Шрифт:
— Викторовичу, — быстро добавил тот.
— ...Илье Викторовичу возможность переговорить с сыном.
— Это вряд ли поможет, — с сомнением сказал Третьяков. — Если бы он был там один, еще куда ни шло, но их двадцать. Сработает психология «коллектива». Даже если Петр и захочет уйти, он этого не сделает и, уж конечно, не станет уговаривать остальных. Хотя бы из-за боязни прослыть трусом. Предателем.
— Но это может послужить причиной разногласий между террористами, — возразил Седнев. — Они, в конце концов, всего лишь люди. Вспомнят о семьях. Расслабятся. Нам это на руку.
— Не знаю, не знаю.
— В любом случае, — подвел черту Ледянский, — мы ничего не теряем. Абсолютно ничего. — Повернувшись к Илье Викторовичу, генерал спросил: — Вы уверены, что хотите это сделать? Видите ли, данный шаг довольно опасен. Никто не в состоянии предсказать, как отреагируют террористы на ваше появление. Они могут попросту выстрелить в вас.
— Петька-то?
— А с чего вы взяли, что Петр действительно среди террористов? — вдруг спросил Третьяков. — Уважаемый Зиновий Ефимович мог ведь и ошибиться. Такое случается. Никто не совершенен.
— Ничего, я не пугливый, — нахмурился Илья Викторович. — Меня такое шпанье пугало, не этим чета, — он махнул рукой. — И грабить меня пытались, и ножи совать, ничего. Живой пока. Так что? Я пошел?
— Подождите, — остановил его Ледянский. — Сейчас принесут микрофон.
— Зачем это?
— Просто мера предосторожности.
— И куда мне идти? — спросил Илья Викторович.
— Прямо, через ворота, вон по той галерее и через КПП, — объяснил Четвертаков. Помолчал, добавил: — Ни пуха вам.
— Да ладно.
Илья Викторович, не оглядываясь, зашагал к башне, а Четвертаков поднял мегафон:
— Внимание! Петр Ильич Полесов! С вами хочет поговорить ваш отец! Повторяю! Петр Ильич Полесов! С вами хочет поговорить ваш отец!
18.39. Смотровая площадка
— Кто? — капитан не поверил своим ушам.
— Полесов. Это Змея фамилия, — объяснил Пастор. — Что делать, командир?
— Пусть идет, — ответил капитан спокойно.
— Командир, им известно, кто мы, — тихо сказал стоящий рядом сержант.
Капитан пожал плечами.
— Ты не был к этому готов?
18.39. Первый этаж
Чем ближе подходил Илья Викторович к башне, тем больше он волновался. Дыхание его стало тяжелым, прерывистым. Кровь отхлынула от лица. Затряслись вдруг пальцы. А ведь он никогда ничего не боялся.
Илья Викторович прошел через КПП, остановился, не зная, что ему делать дальше.
Змей медленно поднялся. Пастор покосился на него, но ничего не сказал. А вот рыжий Жека, сплюнув на пол, пробормотал:
— Змей, ты бы не ходил. По-моему, они гонят туфту. Ты уверен, что это твой батя?
Змей пошел вперед, держа автомат наперевес.
— Ну и дурень, — буркнул ему в спину рыжий. — Попадешься — домой не приходи!
— Затухни, Жека, — оборвал его Пастор.
Змей вышел из башни, остановился на пороге, глядя на отца. Илья Викторович шагнул вперед, замер. Лицо его было бледным, как полотно.
— Петька, — сказал он.
Змей нерешительно подошел ближе, остановился на расстоянии метра.
— Зачем ты пришел? — спросил сипло, сглотнул.
— Петька... Митя здесь?
— Наверху, — ответил Змей и посмотрел в сторону, на пруд, на деревья за прудом, на вечернее небо.
— С ним все в порядке?
— Да. Цел твой Митя. Жив и здоров. Это все, что ты хотел узнать?
— Петька, бросай это все, пойдем. Мама ждет.
Змей посмотрел на него, снова отвернулся. Проглотил комок, вставший вдруг в горле.
— Эти... приходили?
— Приходил один. Из ФСБ. Нормальный мужик. Он записал твои данные. И про Генку Олейникова я ему рассказал. Пойдем, Петька. Забирай Митьку, и пойдем.
Змей оглянулся на Пастора, на Жеку, снова посмотрел на отца.
— Они все нормальные. Нет. Не пойду.
— Не делай глупостей, Петька. И так уже много понаделал. Пойдем, я поговорю с ними. Они тебя отпустят.
— Да, они отпустят, — Змей усмехнулся.
— Пойдем, — Илья Викторович уже понял, что все уговоры напрасны. Правильно сказал тот, в «рафике», не пойдет Петька. — Не бойся. Это не трусость. В чем же тут трусость?
— Трусость? — Змей вдруг отступил на шаг, прищурился. Казалось, он сейчас взорвется от злости. Заорет, затопает ногами, бросится на отца. Но он этого не сделал. Спросил только, словно не веря собственным ушам: — Ты назвал меня трусом?