Считается, хладнокровный боец сражается куда лучше того, кто горит ненавистью. Так-то оно так… но порой способность мыслить здраво только мешает.

Ловчан пытался распалить себя, превратить маленький уголёк ярости в настоящий костёр, кружащий голову и велящий действовать без оглядки, – не получалось. Зато сомнения росли, грызли изнутри: пленных освободить не получится, только умереть самим. И вместо погребального огня, пламени, уносящего душу в вышний мир, – оказаться, как пить дать, на требнике дикарского Юмолы?! Что может быть хуже? Дружинник мрачно поглядел на монаха.

Ултен тоже не верил в победу и насчёт участи своего кульдейского тела не обольщался. Его губы беззвучно шевелились, но не в молитве. Священник проговаривал имена родичей – сперва живых, после и умерших, прося последних не серчать, если чем обидел, и готовить бочку хмельного мёда, дабы отметить скорую встречу.

К стоянке пробирались окольным путём, заложив широкий крюк по лесу. Разум подсказывал – хоть бьярмы и знают об уцелевших врагах, караулить в лесу не будут. Но о том, что дикари потеряют всякую бдительность, можно и не мечтать.

Когда на лес спустилась тьма, принеся с собой недобрую тишину, дружинник и кульдей уже прятались среди молодых, приземистых елей. Ниже, всего в двух десятках саженей, суетился враг.

Вот узкие, длинные долблёнки бьярмов, вытащенные на берег. А в нескольких десятках шагов, кучкой, сидят повязанные пленные. Лиц в темноте не рассмотреть, только очертания. Посреди лагеря тускло мерцает пламя. Но уж разгорается – ярче и ярче, освещая уложенные в ряд трупы. Одежд на мертвецах нет.

Зверь появился внезапно. Просто шагнул из темноты в освещённый круг. Тут же припал к земле, пошел, тяжело передвигая лоснящееся тело. После взвыл. Не волком, не медведем, а иначе. Ни Ловчан, ни Ултен прежде подобных звуков не слыхивали.

Будто вторя голосу зверя, пламень взметнулся к небу. Кажется, усеянная звёздами высь содрогнулась.

Кульдей первым различил клыки-бивни, огромные, до самой земли. Едва сдержал рвущийся из груди ужас. В тот же миг зверь поднялся на задние лапы и начал обходить костёр по внутреннему кругу, а священник осторожно выдохнул – не чудище, человек облачённый.

Бьярмы обступили костёр, внимая каждому жесту, каждому шагу вожака. В отсветах пламени они со спины не сильно отличались от своего предводителя.

Вскоре к шуму прибоя добавился низкий, гортанный звук. Ултен различил в нём песнь самой Преисподней. Уродливая рогатая морда диавола привиделась ему средь огненных языков – владыка Зла довольно скалился, предвкушая пир.

– Пойдём, – выдохнул кульдей.

Дружинник только зубами заскрежетал.

– Пойдём, – повторил Ултен.

– Рано, – процедил Ловчан.

– Нам всё равно не выстоять, – зашептал священник. – Так хоть обряд дикарский оборвём.

Воин оскалился, прошипел:

– Нет. Мы лучше свой обряд сотворим. Да такой, что бьярмы от всех богов отрекутся!

Кажется, кульдей впервые не испугался кровожадности словена.

– А разве одно другому мешает? – послышался сзади насмешливый шепот.

Обернулись разом. Ултен торопливо перекрестился, а Ловчан начал чертить в воздухе обережный знак, что ещё больше развеселило пришельца.

– Но как? – наконец выпалил священник. – Мы думали…

– А мне воевода с детства говорил, что думать вредно! – оскалился Розмич. – Рубить надо, чтоб руки не дрожали!

– И всё-таки? – поддержал кульдея Ловчан.

Розмич небрежно махнул ручищей.

– После расскажу.

– А нас-то как нашел? – не унимался Ловчан.

– Чутьё! – заговорщицки прошептал «меченый» и важно ткнул пальцем в небо.

Впрочем, рассказывать о своём спасении правду не собирался. Не поверят.

…Сквозь ресницы Розмич углядел Его – высоченного, косая сажень в плечах. Борода волховская, седая.

Незнакомец склонился над ним, а Розмич сам того не заметил, как перестал притворяться и вперил в старика взгляд затравленного зверя.

– Не бойся, парень. На кой ляд ты мне сдался! – пробасил дед. – Чего разлёгся?

На тронутом всеми северными ветрами лице вроде бы глаза нет – левого. Примечательное такое – черты острые, словно прибрежные скалы, хищный горбатый нос, рот кривоват.

Розмич приподнялся на локте, силясь встать. Не тут-то было. Тогда незнакомец протянул ему длань, мощную и холодную, и человек уцепился за нее, как тонущий за спасительное весло.

Распрямился, пошатнулся, но устоял, удержанный цепким стариком. Был он много выше Розмича, да ещё сутулился.