— Здорово! — Я представляю, как курсирую по улицам, с открытым верхом и грохочущей музыкой.

Дедушка проводит измазанной рукой по лысеющей голове, оставляя черное пятно на короткой седой челке.

— Почти готово для масла. В углу есть канистра. Налей-ка четыре кварты.

— Хорошо, — говорю я, выползая из-под машины.

— Воронка там же. Скажу, когда будет готово.

Я приношу масло и откручиваю крышку на блоке двигателя.

— Дедуль?

— А?

— Как вы познакомились с бабулей?

Он раскатисто смеется, наполняя этим замечательным звуком гараж и мое сердце.

— На уличной гонке, в старших классах. Она была порядочной девушкой. Почти не целованной. — Он усмехается. — Ну, это мы быстро поправили.

— Когда ты понял, что любишь ее?

— Сразу же, как увидал.

— А как узнал, что она любит тебя?

Я улавливаю улыбку в его голосе.

— Она сказала мне… а затем показала, если смыслишь, о чем я.

Я представляю их молодыми, как на фотографиях: дедулю, расхаживающего с важным видом в джинсах и закрученной в рукав футболки пачкой сигарет, и бабулю, порядочную девушку с озорным огоньком в глазах. Затем вызываю в памяти образ бабушки — я обожала сидеть с ней на диване, свернувшись в клубочек, и слушать, как она читает что-нибудь из классики. Сердце начинает ныть.

— Тоскуешь по ней?

— Постоянно.

— Ты веришь в рай?

— Ага.

— Думаешь, бабуля там?

— Если там кто и есть, то она-то уж точно. Вряд ли Господь сочтет грешной любовь ко мне.

— И Мэтт тоже там? — говорю я, преодолевая комок в горле.

— А то как же. На коленях у своей бабули.

Хотя я знаю, что все это ложь, мне становится легче от этих слов. Будто от старой доброй сказки.

— Спасибо, дедуль.

— Для масла все готово. Не торопись.

— Все будет в ажуре.

Понедельник. Утро. Коридор переполнен горячими потными телами. Хм… почти как дома. И вот загудело шестое чувство. Габриэль.

Я захлопываю дверцу шкафчика. Вот и он. Стоит, прислонившись к стене рядом с кабинетом шестьсот шестнадцать, и разговаривает с Фрэнни. Она улыбается ему и смеется — флиртует и краснеет.

Этот мерзавец мухлюет!

Внезапно меня обуревает неведомое доселе чувство, смешанное с яростью. Я хочу держать в руках окровавленную голову Габриэля. Но ангелы не истекают кровью, даже если оторвать им голову.

Тремя длинными шагами я пересекаю коридор. Я понимаю, что мое лицо скривилось, и стараюсь скрасить это своей лучшей ухмылкой.

— Габриэль.

Пребывая в легкой эйфории, Фрэнни поворачивается ко мне.

— О… привет, Люк.

— Люцифер, — улыбается Габриэль.

— Как же рад снова увидеться. Что принесло тебя в скромные стены Хейдес Хай?

— То же, что и тебя, приятель. Качественное образование, — ухмыляется он.

Взгляд Фрэнни слегка проясняется и настороженно маячит между нами.

— Веди себя прилично, — говорит она и снова поворачивается к Габриэлю, прикасаясь к его руке.

— Если понадобится помощь с лабораторкой…

Моя ярость готова выплеснуться. Я ощущаю приток силы.

— Вы вместе на физике?! — возмущаюсь я, сверкая глазами в сторону Габриэля.

Фрэнни же лучезарно улыбается ему.

— Гейб — мой новый партнер по лабораторке.

— Неужели… — рычу я сквозь стиснутые зубы. Он отстраняется от стены и придвигается к Фрэнни.

— Похоже, мне повезло.

Везение тут ни при чем. Скорее, божественное вмешательство.

Я оценивающе смотрю на Фрэнни. Никакого вреда пока. По крайней мере, я не могу ничего различить.

— Так значит, история? — напоминаю я.

— Ах да. Я только возьму учебник.

Она, нахмурившись, идет через коридор. Трясет головой, словно чтобы прояснить мозги. Когда она открывает шкафчик, я поворачиваюсь к Габриэлю.

— Так почему они послали тебя? Кажется, перестарались. Любой третьесортный ангел провалился бы так же успешно, как это сделаешь ты.

— Посмотрим, — говорит он.

Мне не нравится самодовольная ухмылка на его лице. Он знает что-то, чего не знаю я.

Сделав бесстрастное лицо, я стараюсь что-нибудь выпытать.

— Мы с тобой оба знаем, что если б могли, вы бы ее уже отметили. Что же сдерживает вас? В ней слишком много от дьявола?

Он все еще ухмыляется, но в голосе звучат нотки раздражения. Я задел Габриэля за живое.

— Ты все тот же глупый болван. Все те же гордость и высокомерие, приведшие тебя сюда! Уверен, после всех этих тысячелетий… ты даже не догадываешься, зачем ты здесь. Что в ней такого? — спрашивает он.