Возвращение отца домой, порой поздним вечером, было для всех радостью. Однажды, придя с работы, он увидел, что Сёма что-то старательно записывает в тетрадь. Прочел:

Юдифь Яковлевна вспоминала, что на вопрос отца «Ты сочинил эти стихи?» Сёма ответил:

«— Да так, пустяки… Знаешь, папочка, — говорит Сёма, — когда у меня накопится много стихов, я перепишу их для тебя в синий бархатный альбом, что лежит на этажерке…

— Спасибо, — говорит папа. — Я горжусь тем, что у меня сын — поэт. Но пока еще этому поэту нужно много учиться, и в первую очередь научиться писать красивым почерком…»

На первой странице красивым, ровным почерком было написано посвящение, из которого я запомнила такие строки:

Читая эти первые поэтические строки маленького Сёмы Маршака, невольно задаешься вопросом: не здесь ли истоки лучших его ранних стихов для детей, таких как «Детки в клетке», «Цирк».

Лев Кассиль вспоминал свой разговор с Владимиром Маяковским, состоявшийся в 1928 году:

«— Слушайте! — оглушил он меня своим басом. — Вы это что?.. Вы, я вижу, совсем темный еще? Неужели вот и этого не знаете? — он широко повел рукой. — „По проволоке дама идет, как телеграмма…“

— Это-то знаю, — пробормотал я. — Помните, когда мы по Таганке шли, там еще через канаву мосточки были проложены. Вы все повторяли. Я думал, это вы сами сочинили.

— Если бы я придумал такие строки, я бы не по мосточкам, а по Кузнецкому мосту целый месяц гордый бы ходил, — прорычал Маяковский. — Это же у него в „Цирке“. До чего же ж здорово! — Он прошелся по комнате, постоял, как бы вслушиваясь, и скрылся у себя в кабинете, откуда еще несколько раз донеслось, вполголоса, на разные тона баса пробуемое: — „По проволоке дама идет, как телеграмма… По проволоке дама идет, как телеграмма“. Здорово!»

В библиотеке Маршака есть сборник стихов Маяковского с его дарственной надписью: «Замечательному Маршаку. В. В. Маяковский. 11.01.30».

Пройдет больше двадцати лет после этого январского дня, и Маршак в письме к саратовской студентке А. И. Бегучевой напишет: «С Маяковским я встретился в те времена, когда шла острая борьба за новую, политическую, идейную детскую книгу и за высокое поэтическое мастерство в этой области. В этой борьбе мы оказались с ним единомышленниками, и наши нечастые встречи (я жил тогда в Ленинграде, а он — в Москве) всегда были для меня большой радостью».

Есть в цикле стихов Маршака «Детки в клетке» стихотворение «Тигренок». Написал он его в 1923 году.

В 1935 году поэт вернулся к этому стихотворению и… оставил от него лишь последнее двустишье: «Эй, не стойте слишком близко!/ Я — тигренок, а не киска!» Почему так поступил Маршак? Автору, разумеется, виднее. Но не вызывает сомнения, что такие стихи, как «Тигренок», «Обезьяна» и другие мог написать только человек, сохранивший детскую душу, детское восприятие мира. Впрочем, лучше всего об этом написала Марина Цветаева в своих заметках «О новой русской детской книге»: «„Детки в клетке“ С. Маршака из всех детских книг моя любимая. Начнем с названия. Не звери в клетке, а детки в клетке, те самые детки, которые на них смотрят. Дети смотрят на самих себя. Малолетние (дошкольники) — слон, белый медведь, жирафа, лев… кого там нет! Все там будем…

Закончу спокойным и удовлетворительным утверждением, что русская дошкольная книга лучшая в мире».

Маршак видел Марину Цветаеву лишь однажды — в 1940 году. Через двадцать с лишним лет, 19 января 1963 года, он написал письмо ее дочери Ариадне Сергеевне Эфрон:

«Дорогая Ариадна Сергеевна,

меня обрадовало и глубоко тронуло Ваше доброе и щедрое письмо. Драгоценным подарком были неизвестные мне прежде строчки из статьи Марины Ивановны о детских книгах. Даже в этих нескольких словах, — как и во всем, что она писала, — чувствуется ее душа, ее талант. Право, это лучшее из всего, что когда-либо писали о моих книгах для детей.