Шрифт:
В 1925 году Маршак ездил на лечение в Германию, но посвятить время исключительно своему здоровью — не «по-маршаковски». Он совершенствовал свои познания в немецком, который изучал еще в гимназии, и естественно читал в оригинале Гёте и Гейне. И разве мог он не прочитать знаменитую «Лорелею». Ведь это стихотворение Гейне перевели десятки — да-да, десятки русских стихотворцев: Майков, Михайлов, Павлова, Вайнберг, Блок, Левик…
Пройдет двадцать лет, и Маршак-переводчик тоже обратится к немецкой легенде о волшебнице и обольстительнице Лорелее, которая своим дивным пением и белокурыми волосами пленяла, завораживала рыбаков. Забыв обо всем, они теряли контроль за ходом судна и погибали в рейнских водоворотах.
…Там девушка, песнь распевая, Сидит на вершине крутой. Одежда на ней золотая И гребень в руке — золотой. И кос ее золото вьется, И чешет их гребнем она, И песня волшебная льется, Неведомой силы полна… —так «Лорелею» перевел ученик и друг Маршака Вениамин Левик. А вот как эти строфы переведены Блоком:
…Над страшной высотою Девушка дивной красы Одеждой горит золотою, Играет златом косы. Златым убирает гребнем. И песню поет она: В ее чудесном пенье Тревога затаена…Эта же строфа из «Лорелеи» в переводе Маршака:
…Девушка в светлом наряде Сидит над обрывом крутым, И блещут, как золото, пряди Под гребнем ее золотым… Проводит по золоту гребнем И песню поет она. И власти и силы волшебной Зовущая песня полна…Когда-то поэт Лев Владимирович Гинзбург, много переводивший с немецкого, сказал: «Я иногда ревную Маршака к англичанам. Когда я читаю его переводы с немецкого, в особенности — из Гейне, они кажутся мне более ясными и определенными, чем в оригинале. В переводах Маршака, в отличие даже от таких блистательных переводчиков Гейне, как Фет и Блок, образы Гейне становятся более четкими, зримыми, сохраняя при этом немецкую интонацию».
Существует мнение, что наиболее трудна для перевода первая строфа «Лорелеи». Вот ее подстрочник: «Я не знаю, что бы это значило, / Что (почему, отчего) мне так грустно, / Сказка (или легенда) старых времен / Не выходит у меня из головы (из моей головы)». Вот эта строфа в переводе Льва Мея:
Бог весть, отчего так нежданно Тоска мне всю душу щемит И в памяти так неустанно Старинная песня звучит…Перевод этой строфы, достаточно близкий к оригиналу, почти подстрочный, читаем у В. Гиппиуса:
Не знаю, что за причина, Что так печален я; Все той же сказкой старинной Полна душа моя.Совсем иначе выглядит эта строфа в переводе Блока:
Не знаю, что значит такое, Что скорбью я смущен; Давно не дает покоя Мне сказка старых времен…Нелегко далась эта строфа и Самуилу Яковлевичу. Сохранилось более двадцати вариантов маршаковского перевода этой строфы.
Я имел счастье слышать рассказ самого Маршака о работе над переводом «Лорелеи». Однажды у нас с ним зашел разговор о Гейне.
— Гейне знаете? Читали в оригинале? — спросил он.
— Это мой любимый поэт, — ответил я и, желая «проявить» свои познания, прочел наизусть на немецком «Лорелею» и свой перевод:
В каком-то душевном разладе Давно нахожусь я с собой. Забытая старая сказка Совсем отняла мой покой. За Рейном высокие горы… В какой-то невидимой мгле Мне видится — девушка в белом Стоит на высоком холме.Маршак снял очки и так пронзительно посмотрел на меня, что я смутился и замолчал.
— Ну, знаете, голубчик, — сказал с ехидцей Самуил Яковлевич, — по поводу «душевного разлада» у Гейне в этом стихотворении нет ни слова. А что касается «девушки в белом», то перевод вы делали, видимо, под влиянием не Гейне, а Есенина… — И, улыбнувшись, продекламировал: — «Да, мне нравилась девушка в белом, а теперь я люблю в голубом…» А вот «мгла»… Что-то я у Гейне не нахожу этого слова. Да еще «невидимая мгла»! Мгла потому и мгла, что она «невидимая»… Впрочем, вы не первый — «Лорелею» переводили на русский язык десятки поэтов, но ей не выпала в русской поэзии такая счастливая судьба, как, скажем, другому стихотворению Гейне «На севере диком». Перевел это стихотворение Тютчев, но его перевод остался незамеченным, хотя немецкий язык он знал в совершенстве.
Самуил Яковлевич вдохновенно прочел перевод Тютчева:
На севере мрачном, на дикой скале, Кедр одинокий под снегом белеет, И сладко заснул он и в инистой мгле, И сон его буря лелеет…Я хотел было спросить Самуила Яковлевича, почему такой дивный перевод остался «незамеченным», но не отважился. А глупый вопрос все же задал:
— Так все же у Гейне — сосна или кедр?
По выражению лица Самуила Яковлевича я все понял… После паузы он продолжил: