День начался удачно. Утром из отряда Гардого — там уже знали о наших бедах — прикатила повозка с провизией в сопровождении двух партизан и Яна Новака.

Ян отрапортовал:

— Капитану Михайлову от пана поручника: мешок муки, полмешка картошки, баранья туша.

Абдулла повеселел: запахло настоящей едой.

«Пан студент-доктор» осмотрел наших больных, поменял повязку раненому Андрею. Попрощавшись, стал собираться в обратный путь: в отряде Гардого его тоже ждали раненые. Идет к повозке, а навстречу ему наша неразлучная троица: Близняков, Отченашев, Ростопшин. Обрадовались:

— Здоров, Ян!

— Как поживает пан студент-доктор?

— Партизанскому эскулапу физкульт-привет!

— Приветствую вас, о доблестные панове мушкетеры, — отвечает Новак в тон троице. — А заодно послушайте, милейшие, одну притчу.

Шел по дороге старец. Ему навстречу три молодых человека. Говорят они старцу, прямо как по библии шпарят:

«Приветствую вас, пан Авраам!»

«Что слышно, пан Исаак?»

«Как поживаете, пан Иаков?»

Молодые люди, очень довольные своей шуткой, расхохотались. Старец и глазом не моргнул, спокойненько отвечает:

«Я не Авраам, не Исаак и не Иаков. Я сын старого Адама, у которого на днях пропали три осла. О, какое счастье, что я наконец встретил их!»

Наши мушкетеры ничуть не обиделись на. Яна. Давно уже привыкли к его шуткам, притчам. В этот день они раз пять разыгрывали в лицах «сцену с Янеком». И неизменно вызывали гомерический хохот бойцов.

Вдруг явилась Валерия. Я удивился: пришла не в свой день. Что случилось? Посмотрел на нее — и стало как-то тревожно. Приглашаю в командирскую землянку.

— Что произошло?

Лицо бледное — ни кровинки.

— Что случилось, Валя?

Ни слова. Словно неживая. Я подал ей воды. Не стала пить. Глубоко вздохнула:

— Товарищ капитан, — и в слезы.

Такой я никогда раньше не видел Валерию. Наконец собралась с силами:

— Наш Краков обречен…

— Как обречен?

— Краков погибнет… В одно мгновение…

Ее лицо еще больше побледнело. Стянула с головы платок, и русые волосы расплылись, покрыли плечи.

Мы и раньше догадывались о черных планах фашистов. Я не раз просил Зайонца обратить особое внимание на возможное минирование города. Увы, наши предположения подтвердились.

— Как сообщают наши люди, — продолжала Валя, — работа в городе ведется солдатами специальных команд днем и ночью. В закрытых машинах подвозят динамит. Тоннами. Закладывают взрывчатку под старинные дома. На перекрестках улиц, на центральных площадях строят бункера. Подпольщики насчитали на улицах Кракова двести сорок железобетонных столбов, вкопанных в последние дни. Эти столбы, вероятно, заминируют. Достаточно свалить их, чтобы они превратились в противотанковые заслоны.

Всегда спокойная, сдержанная, Валерия говорила прерывисто, задыхаясь, словно ей не хватало воздуха.

— Город буквально начинен взрывчаткой. Подумайте только, Краков взлетит в воздух!..

Она называла памятники культуры, шедевры архитектуры, бесконечно дорогие польскому народу.

Вавель…

Дом под Баранами…

Банки на улице Баштовой и на улице Яна…

Театр Словацкого…

— Краков для нас, капитан Михайлов, — это не просто город. И не только «глава и матерь отечества», как говорят наши историки. Это — душа Польши.

Я вспомнил полученное накануне сообщение с кодовым знаком «D. S.». Партизаны Армии Людовой, державшие под своим контролем железную дорогу и шоссе Краков — Катовице, доложили Зайонцу: от конечной городской остановки (Бронновице) в западном направлении роется глубокий ров. Все работы — ни одного поляка к ним не допускают — ведутся организацией «Тодт».

Какова их цель?

Я попросил тогда Грозу усилить наблюдение. Теперь через Валерию Алексей и Зайонц сообщали: на дне рва почти полутораметровой глубины гитлеровцы укладывали кабель диаметром четыре сантиметра и тут же его засыпали. Видимо, фашисты старались сохранить все в тайне.

Для чего же кабель?

Вот что рассказала Валерия.

Немцы дотянули кабель до места, откуда шла дорога на Ойцув. Рядом стояли крестьянские домики. В одном из них жил знакомый Прысака-Музыканта. Однажды повалил снег с дождем. Случилось так, что во время перерыва на обед немцы вошли в дом этого крестьянина погреться. Хозяин, предупрежденный Музыкантом, пытался завести с ними разговор о рве и кабеле. В первый раз ничего не получилось. Немцы пришли и на второй день. По совету Прысака хозяин угостил «гостей» самогоном-первачком. Выпили. Закусили. Понравилось. Приглашение прийти и погреться в непогоду приняли с большой охотой.