Нарушителей ждало суровое наказание, вплоть до смертной казни, и наказанным мог быть не только исполнитель (крестьянин), но и помещик, отдавший приказ о рубке, — его ждало вырывание ноздрей и каторга. За порубку собственного леса!

Каждый указ для проведения его в жизнь требует специальных чиновников и потому тянет за собой другие указы. И следующим указом была учреждена очередная бюрократическая контора, которая под руководством сидящего в столице обер-вальдмейстера следила за исполнением первого указа.

Однако, как и в случае с неправильным выбором места для строительства города, когда Петр не учел опасность наводнений, как и в случае с уничтожением поморских кочей, когда Петр не учел ледовую обстановку, в данной истории Петр не учел, что его указ невероятно осложнит жизнь населения, поскольку запрещенные породы дерева использовались для самых разных нужд — для строительства мельниц, изготовления бочек, бортей и проч. Россия — лесная страна, и дерево тут — основной материал. Разные породы обладают разными свойствами и используются в разных целях.

Пришлось писать новый указ, исправляющий прежние ошибки. Теперь уже Петр вводит «квоты» на использование ранее запрещенных к вырубке пород: «на сани и на телеги, на оси и на полозья и к большим чанам на обручи рубить заповедныя деревья: дуб, клен, вяз, карагач, лиственницу, а на мельничныя потребы, на пальцы и на шестерни рубить клен…»

Но поскольку бюрократическая машина обладает, как известно, своим характером (крайне вредным), склонностью к взяточничеству и казнокрадству, а также великой инертностью (а выстраиваемая Петром машина в силу гигантизма была крайне неповоротливой), чиновники на местах, зависящие только от центра и не имевшие никакой ответственности перед регионами, начинали перегибать палку по принципу «лучше перебдеть». И Петр опять пишет очередной разъясняющий указ, окорачивающий местных чиновников, у которых случилось головокружение от успехов: «Известно Его Величеству учинилось, что надсмотрщики лесов не токмо в рубке той липы, но и лык на лапти драть не дают и с лаптями и с лыки многих берут и приводят в город к Воеводам, и от того уездным людям чинится разорение…»

В результате одних только указов, связанных с лесом и древесиной, Петр I, привыкший управлять страной с помощью директив, написал больше сотни! При этом все попытки сбережения леса обернулись своей полной противоположностью: огромное количество древесины, вырубленной на юге и севере России для строительства флота, просто сгнило, поскольку Петр и его бюрократическая система были поистине «гениальными» управленцами. Что и понятно: чиновник всегда руководит делом хуже, чем хозяин.

И вот вам сразу история (та самая, которая повторяется) из нашего недавнего прошлого. Тоже про лес. И про директивную экономику. Маленький отрывочек из книги Виктора Шмакова «Экология общества»:

«В 1976 году мы с туристической группой спускались на надувных плотах по речке Юрюзань. Уральская река, горная, сплавная, то есть по ней сплавлялся лес. В течение почти двух недель мы плыли среди спиленных и сброшенных в воду бревен. Слышно было, как на склонах гор, не переставая, работали бензопилы. Большущие бульдозеры сталкивали спиленный лес в реку.

И вот, километров за семь до впадения Юрюзани в Павловское водохранилище (оно искусственное, на реке Уфа) мы вечером обнаруживаем, что на берегах как-то сконцентрировались стоянки таких же, как мы, туристских групп. Обычно-то мы, выбирая место стоянки, отплывали на сотню-две метров и останавливались. А тут все остановились рядом друг с другом. Спрашиваем, в чем дело. Отвечают: затор. Ладно, разбили палатки, переночевали.

Утром пошли на разведку. Я такого никогда не видывал! Река сплошь — от берега до берега и до самого дна забита бревнами! Река не из воды, а из бревен! По этому сплошному массиву можно ездить на тракторе. Мы по нему и пошли в сторону водохранилища. Прошли километра три-четыре, видим — посреди реки большой плавучий кран, пробирается на чистую воду к водохранилищу. Берет впереди себя огромными клешнями-захватами охапку бревен, переносит их назад, бросает, берет следующую охапку и т. д. Мы спросили у машиниста о смысле этой работы. Он говорит, что пробирается так уже третий год, до чистой воды еще года два-три.

Пошли дальше. В месте впадения Юрюзани в Павловское водохранилище река перегорожена сетью из мощных якорных цепей: по водохранилищу ходили пассажирские суда на подводных крыльях (типа «Заря»), и для них крайне опасным могло быть столкновение с «топляком» (это бревно, пролежавшее годы в воде, плавает практически под водой, как правило, в наклонном состоянии — один конец близко к поверхности воды). Но сеть не спасала — топляки в водохранилище все равно попадались.

Неподалеку плавали плавучие краны; они брали из воды бревна, выволакивали их на берег, а бригады рабочих загружали бревна на железнодорожные платформы. Причем скорость выемки бревен из воды была существенно ниже скорости заготовки и поступления леса.

А там, в верховьях реки, лесорубы выполняли план, получали зарплату за ненужную и вредную (!) работу, боролись за переходящие знамена ударников социалистического труда… Вид этой загубленной реки уже тридцать с лишним лет стоит перед глазами.

Мало того, большая часть леса, погруженного на железнодорожные платформы, отправлялась потом на переработку за несколько тысяч километров в северокавказские республики, там из бревен получали доски и брусья, и эту продукцию везли уже к нам, обратно… Кстати, мне потом знакомые рассказывали, что такие же реки они видели и в Карелии, и в Сибири».