Дрейку пришло в голову, что можно попробовать извлечь из тел жизнеспособный образец вируса: тогда, вероятно, удастся разработать вакцину, и планы стигийцев будут нарушены. Однако двери всех камер были надежно приварены к рамам, так что открыть их мог бы только взрыв. К тому же Дрейк понимал, что в этом случае не только заразится сам, но и выпустит вирус в атмосферу. А тогда возникнет риск, что воздушные течения принесут его в Верхоземье. Ренегат покачал головой, быстро отбросив эту идею, и осмотрел лабораторное оборудование на столе у дальней стены. Там не нашлось ничего похожего на образцы вируса.

— Нет времени, — сказал себе Дрейк, помня о том, что стигийцы могут появиться в Бункере в любую минуту. Он израсходовал весь свой запас взрывчатки, заложив по заряду у каждой камеры. Ренегат действовал наверняка, рассчитав, что пожар от взрыва полностью уничтожит вирус в телах и обеззаразит карантинную зону, не говоря уже о том, что камеры будут погребены под тысячами тонн камня и бетона.

Дрейк зажег все запалы и побежал прочь. К тому времени, как заряды взорвались, он успел удалиться от лаборатории на немалое расстояние, однако ударная волна все равно сбила его с ног. У ренегата перехватило дыхание, но он сейчас чувствовал только огромное облегчение от того, что добился цели. Учитывая, что Сара Джером, умирая, покончила с единственным оставшимся источником Доминиона, когда утащила двойняшек за собой в Пору, можно было смело сказать, что опасность миновала. Вернее, отступила до тех пор, пока стигийцы не обнаружат в Вечном городе новые смертоносные вирусы или не создадут другие в своих подземных лабораториях.

Дрейк пересек Великую Равнину пешком и меньше чем за два дня добрался до Вагонетной станции. Там он забрался в один из пустых вагонов в середине поезда. Долго ждать отправления не пришлось — несколько бойцов стигийской Дивизии сели в тормозной вагон, и поезд тронулся. Дрейк держал наготове винтовку Граничника, ожидая, что поезд обойдут с проверкой, но в его вагоне так никто и не появился. Для солдат Дивизии такая небрежность была необычной.

Когда поезд прибыл на станцию в Колонии, Дрейк обнаружил, что ему чрезвычайно повезло. Выбравшись из огромного вагона, он улегся возле рельсов, чтобы осмотреться, и с удивлением заметил, что выход в город не охраняется. Проникнуть в Колонию в таких обстоятельствах было проще простого, но, оказавшись в городе, Дрейк понял, что случилось что-то странное: все улицы затянуло густым черным дымом. А в колоссальной Южной Пещере его ожидало новое открытие: столбы дыма поднимались из самого ее центра и скапливались высоко под потолком, подсвечивая его огненными отблесками.

— Трущобы, — догадался Дрейк. Там явно происходило нечто чрезвычайное, и он намеревался увидеть все своими глазами. Ренегат обходными путями пробрался в окрестности района. Вдоль границы Трущоб, куда ни глянь, везде стояли солдаты стигийской Дивизии и размахивали горящими факелами. То и дело кто-нибудь пытался прорваться через кордон наружу, но стигийцы пресекали всякое сопротивление. Там и тут люди в горящей одежде, с покрытыми копотью лицами, отчаянно стремившиеся спастись, с воплями падали под ударами солдат, которые махали своими серпами, словно средневековые крестьяне, жнущие пшеницу.

Другие стигийцы, в обычных черных плащах с белыми воротниками, прохаживались вдоль кордона, выкрикивая приказы. Шло систематическое уничтожение Трущоб: несколько веков стигийцы терпели существование независимого гетто, населенного бунтарями и недовольными, но теперь, очевидно, приняли решение уничтожить эту ахиллесову пяту Колонии. На глазах у Дрейка обрушилось четырехэтажное здание, и в лавине камней он разглядел людей… хуже того, детей… Они бессильно размахивали ручками, пытаясь заслониться от падающих сверху известняковых кирпичей.

И тогда скрытый в тени ренегат — сильный человек, который перенес множество мучений в руках стигийцев и сумел выжить в суровых Глубоких Пещерах, — сломался и заплакал. Он не мог вынести такой бесчеловечности. А тяжелее всего было то, что он — один против тысяч стигийцев — ничего не мог сделать, чтобы прекратить это зверство.

Такси мчалось по улицам. По радио завывала турецкая музыка, кондиционер прогонял по машине волны жара. Водитель как будто знал все светофоры наизусть: он несколько раз умудрился проскочить на желтый в последний момент. А еще он, похоже, не замечал «лежачих полицейских», и миссис Берроуз на пассажирском сиденье то и дело подбрасывало, словно она неслась на бешеном верблюде.

Пошел ливень, но Селия опустила стекло до конца и, прислонившись головой к стойке двери, подставила лицо встречному ветру. С наслаждением ощущая поток прохладного воздуха и капли воды на коже, она лениво скользила взглядом по блестящему мокрому тротуару, на который падали полосы и пятна света из витрин, и ни о чем не думала. После месяцев, проведенных в Хамфри-хаусе, она сейчас чувствовала себя свободной как никогда.

Миссис Берроуз подняла голову и посмотрела на дома.

— Уже Хайфилд? — удивилась она.

— Да, сегодня на дорогах свободно, — отметил шофер.

— Я тут раньше жила, — сказала миссис Берроуз. Машина как раз проехала поворот на Просторный проспект.

— Раньше жили? — переспросил водитель. — А теперь нет?

— Нет, — ответила она.

Селия удачно выбрала момент для продажи дома и выручила за него неплохую сумму, на которую можно было прожить достаточно долго. Хотя теперь дом ей не принадлежал, ей неожиданно захотелось его увидеть, вернуться туда и на прощание взглянуть на прежнее жилье. Пусть этот этап в ее жизни закончился, но он оставил за собой еще много нерешенных вопросов.