Всадник начал придерживать коня, а в десятке шагов от Добрыни остановился. Ему что-то шептали на уши в двух сторон, а он с гневом и удивлением смотрел на неизвестно откуда взявшееся препятствие.

Добрыня снова оскалил зубы, чувствуя, как верхняя губа дергается и заворачивается, показывая острый клык. Меч в его руке недвусмысленно приглашал к схватке.

Воин закричал срывающимся голосом:

— Что за невежа?.. Откуда ты?

— Я из Киева, — сообщил Добрыня. — А тебе скажу… куда ты отправишься!

Он пустил коня шагом вперед. Всадники с саблями в руках загородили вожака, но он раздвинул их и выехал навстречу. Был он высок, дебел, массивен, а сабля в руке была такой, что можно рассечь всадника вместе с верблюдом.

— Кто ты такой, — закричал он яростно, нагнетая в себе боевую ярость, — что явился мешать свадьбе?

Добрыня, опешив, остановил коня. Остановился и всадник. Его яростные глаза прожигали в Добрыне дыры, а за его спиной скрежетали зубами и лязгали саблями его люди.

— Свадьба, — проговорил Добрыня с трудом, — не такая…

— А какая? — завизжал всадник яростно. — Что ты знаешь, чужеземец?

Добрыня чуть подал коня назад. Боевой пыл начал угасать, теперь он видел, что против него не меньше десятка, а когда не чувствуешь себя правым, то и с одним совладать бывает трудно. Всадники, переглядываясь, медленно пустили коней вперед, то ли вытесняя чужака, то ли стараясь прижать к стене.

Вдруг сверху раздался звонкий женский голос:

— Не верь ему, чужеземец!

Он вскинул голову. Из окна до пояса высунулась молодая девушка, волосы вспыхнули золотым огнем, ее белые руки были тонкие, как лозинки.

Добрыня рассматривал ее во все глаза, смутно услышал, как за спиной дважды сухо щелкнуло. Развернулся, как зверь, передние двое всадников раскачивались в седлах. Один свалился с торчащей в горле стрелой, другой поник лицом на конскую гриву, конь испуганно понес его в сторону. Еще двое бросились ловить коня раненого или убитого друга.

Вожак с ненавистью смотрел на Лесю, но смолчал, только кадык нервно ходил по горлу. Она уже держала третью стрелу наготове, вопросительно посматривала то на Добрыню, то на всадника.

— Это было не обязательно, — сказал Добрыня. — У меня с этой стороны щит. Но все равно — спасибо.

Девушка сверху прокричала торопливо:

— Спаси нас, чужеземец! Он хочет взять меня силой. Потому и осадил мой город, людей побил, дома пожег…

Добрыня помнил по рассказам деда, что женщин у древлян всегда умыкали и брали силой. Но вырос среди полян, где женились только по сговору меж родителями, к тому же наслушался воинственных русов с их культом отвоеванной женщины, так что рука с мечом сама поднялась в жесте угрозы. Он услышал свой грозный рык:

— Нет гаже, чем обижать женщину! Это преступление перед всеми людьми. А красивую — так и перед богами, ибо красота — дар богов. Защищайся, презренная тварь!

Всадник вспыхнул, двинулся на чужака, пожирая злыми глазами. Его люди ухватили за поводья, удерживали, что-то говорили, торопливо указывая на Добрыню. Сразу двое повисли на руке с мечом, но, когда вожак небрежно вытер потное лицо этой рукой, двое вылетели из седел, ибо вовремя не отпустили руку предводителя.

— Хочешь умереть? — спросил он зловеще.

— Хочу, — ответил Добрыня.

Всадник оскалил зубы. Рот его был широкий, а зубы мелкие и желтые. Глаза превратились в щелочки, он завизжал и пустил коня лихим наметом. Добрыня вздрогнул от гадостного визга, едва не пропустил удар: конь всадника оказался невероятно быстр, а сам жених тут же перегнулся вперед и ударил, стараясь достать концом страшной сабли.

Добрыня едва успел дернуть кверху щит. Руку тряхнуло, тут же лезвие пошло наискось, он ощутил толчок в грудь, еще один удар сорвал пластину с плеча. Если бы противником оказался степняк в тряпочном халате, даже в кожаном доспехе, острая сабля разрубила бы до костей.

Свирепея от своей неуклюжести, Добрыня привстал на стременах, задержал дыхание и обрушил меч сверху. Степняк в это время еще трижды нанес удары в корпус, уже понял, что с закованным в булатные доспехи героем надо иначе… в запоздалый миг прозрения страшная полоса булата обрушилась на голову, рассекла череп, гортань, грудную клетку, живот и уперлась в седло.

Кровь брызнула бурными струями во все стороны, словно рассек бурдюк с кровью. Две половинки грузного тела, уже не человечьи, а словно бы привезенные на базар посеченные воловьи туши, рухнули с седла. Конь, захрапев, попятился, с попоны текли по бокам алые струйки.