— А где сейчас твой дядя? — поинтересовалась Кэрол.

— В Греции. Кажется, в Гидре. Говорят, там потрясающий свет.

— Он хороший художник?

Большой Джим отвернулся от окна и чересчур медленно пожал плечами. Уголки губ приподнялись, как бы добродушно признавая посредственный талант дяди.

— Жаловаться ему не на что: у него есть последователи, его картины покупают.

— Наверное, он не знает, для чего ты используешь его дом.

Большой Джим рассмеялся.

— Правильно, не знает. Дядя здорово удивится, когда все выплывет на поверхность. Но думаю, он сумеет извлечь пользу из славы.

Джим Хендершолт вернулся к постели. Ходит он, как утка, размахивая слишком длинными руками, подумала Кэрол. Она напряглась под суровым взглядом его глаз и как всегда испугалась кровожадного характера и осмотрительно спрятанной мании величия.

— Тебе никогда не стать хорошим скульптором, — заявила она со злостью, желая побольнее уколоть Хендершолта. — У тебя никогда не будет подражателей, и тебе никогда не продать ни одного своего отвратительного истукана.

Сейчас на лице Джима Хендершолта появилось выражение, как у святого, терпящего незаслуженные муки.

— Мне не нужно признание, — заявил он.

Невозмутимость Большого Джима еще сильнее разозлила Кэрол Уоттерсон.

— Что тебе нужно, кроме крови? — зарыдала девушка. — Мне никогда не нравился Рич, я всегда знала, что в нем есть что-то злое, какая-то червоточина, но ты еще хуже его, потому что тянешь за собой бедную Барбару.

Кэрол поняла, что проболталась и выдала Крошку. Она в отчаянии закрыла глаза, не в силах посмотреть на Джима.

Через несколько секунд Кэрол услышала шорох брюк и почувствовала, как его пальцы крепко обхватили ее лодыжку и сняли кандалы.

— Пойди почисти зубы, — велел он.

Дрожащая от страха девушка встала, сошла с возвышения, на котором стояла кровать, и направилась в ванную, держа скованные руки перед собой. Когда она вернулась, Большой Джим поправлял простыни на кровати. Кэрол успела в последний раз торопливо затянуться, прежде чем он конфисковал сигарету и спички. Она чувствовала его взгляд у себя на спине. Когда она забралась на кровать, Хендершолт пропустил длинную цепь в петлю на поясе. После того, как Кэрол вытянулась на кровати, он прикрепил цепь к раме и повесил замок.

Большой Джим выключил свет, но Кэрол не услышала его шагов. Через пару минут она повернулась на левый бок и увидела силуэт на фоне окна, которое сейчас было похоже на сгусток серебра на негативе. Ее глаза быстро устали и затуманились, по щекам покатились слезы. Цепь, сковывающая запястья, лежала холодной змеей на шее. В его присутствии она казалась сама себе какой-то крошечной.

— Значит, наша тайна перестала быть тайной, — насмешливо произнес Большой Джим. — Благодаря славной Крошке. Обрати внимание, я называю ее «Крошкой». В этом есть маленький юмор.

— Действительно смешно, — пробормотала Кэрол таким голосом, будто у нее было сжатие челюстей. Она легла на спину, как бы разрезанная другой цепью, подняла колени, а руки прижала ко рту. Как всегда в подобных случаях, у нее началась икота.

Большой Джим присел на кровать. На поверхности он пах сухостью и пылью, но изо рта у него отвратительно воняло, как из болота. Кэрол подумала, что неизбежное сильное волнение не прошло бесследно и обратилось против его организма.

— Уходи! — прохрипела Кэрол, вздрагивая от отвращения.

Тот факт, что он остался, означал значительные перемены в каждодневном ритуале, который сопровождал ее отход ко сну, и в его отношении к ней, бывшем до сегодняшнего вечера абсолютно равнодушным и профессиональным.

— Сейчас ты узнала, что мы похитили тебя не ради веселья и денег и что у нас есть более серьезный мотив.

Наверное, после этого открытия тебя осенило, и сейчас твоя голова полна идеями, целой кучей блестящих идей.

— Ик!

— Хочешь воды?

— Нет! — простонала Кэрол Уоттерсон. — Я хочу только одного: уйди отсюда!

— Одна идея тебя точно осенила. Ты нашла способ, как открывать и закрывать рот Крошке, будто водопроводный кран. Ты поняла, что ее сердце, как и голова, большой зефир. Только учти, если тебе захочется удрать, к ней бесполезно обращаться с просьбой снять замок, когда меня нет дома. Каким бы мягким не было сердце у Крошки, оно безраздельно принадлежит мне. Неверная Крошка — сожалеющая Крошка.

— Я… ик!.. у меня нет никаких идей.

— А вот это неправда. Может, это и нельзя назвать грубой ложью, но правдой назвать тоже нельзя… Конечно, ты часто думаешь о том, как бы улизнуть отсюда. Особенно учитывая то обстоятельство, что в последнее время ты получила большую свободу и можешь теперь свободно разгуливать по дому. Правда, мы с Крошкой знаем, что у тебя не хватит сил, чтобы пробежать и дюжину ярдов. Стоит тебе сделать несколько быстрых шагов, и ты упадешь в обморок. Так что мы не беспокоимся на этот счет. — Большой Джим взял цепь между запястьями Кэрол и заставил ее поднять руки. — А впрочем, вдруг тебе в голову придет какая-нибудь потрясающая мысль о спасении жизни Великого Старого Солдата и придаст дополнительные силы для побега, — задумчиво произнес он. — Что же мне с тобой делать, удвоить цепи? Не спускать с тебя ни на минуту ни ночью, ни днем глаз? Как ты думаешь?