Праздная публика не жаловала улицы своего города с первых дней нового года. Слишком они выдались тревожными. Впрочем, линцы и раньше предпочитали отсиживаться зимой по домам.

Лори миновал здание городского муниципалитета и свернул направо. Через несколько минут он вышел на площадь, на противоположной стороне которой белело здание городской биржи труда.

Отцы города, дабы избавить безработных от неприятных эмоций, которые обычно будят в них унылые типовые здания бирж труда, снесли в Лине старую биржу и построили новую по специально заказанному оригинальному проекту.

Фасад биржи, украшенный лепным барельефом на тему из популярной классической комедии и четырьмя молочно-белыми изящными колоннами, был похож на фасад оперного театра или мюзик-холла.

Соримен пересек площадь и остановился напротив биржи, широко расставив ноги и по-прежнему держа руки в карманах пальто. Он не мог объяснить себе, что привело его сюда.

Взгляд Лори медленно полз по фасаду здания и, наконец, уперся в огромные, почти во всю ширину биржи, двери.

Лицо Соримена дрогнуло в язвительной усмешке. Уж что-что, а двери бирж труда в Арании всегда широко распахнуты для безработных. Иди и стой там, пока не околеешь от голода и усталости.

Случаев скоропостижных смертей безработных в очередях на биржах труда на памяти Соримена было достаточно.

–  Пришел очередь занимать с вечера?
– услышал Лори голос за спиной и резко обернулся.

Там стояли Омей и еще двое рабочих. На лице Омея не было улыбки.

Лори тяжело вздохнул. Рабочие в Лине не скрывали своего откровенного несогласия с постановлением Центрального забастовочного комитета о прекращении забастовки. Десять процентов надбавки к зарплате ровным счетом ничего не стоили в условиях нарастающей инфляции, тем более, что частный бизнес и не думал выполнять декретное требование правительства о замораживании цен на продукты питания и предметы первой необходимости. Цены складывались такие, какими формировала их инфляция, а не правительство. Твердыми они были только в государственной торговле, которая и в Лине, и по всей стране находилась в зачаточном состоянии. Чтобы купить булку хлеба в государственном магазине, нужно было несколько часов выстоять в очереди, не говоря уже о других продуктах.

–  Я вынужден подчиняться решению Центра, - глухо проговорил Лори, нарушив тягостную паузу.

–  А мы не обязаны подчиняться ему!
– нервно ответил один из рабочих.

Соримен внимательно посмотрел ему в лицо и подумал, что он, наверное, металлист.

–  Мы отказываемся выполнять провокационное постановление Центра о перемирии, - уже спокойнее продолжил рабочий - и завтра с утра объявляем забастовку.

–  Но она будет незаконна, - медленно ответил Лори.
– Полиция в два счета запрячет за решетку организаторов, а предприниматели на законном основании выбросят на улицу всех, кто примет участие в забастовке.

–  Всех не уволишь, - усмехнулся Омей.
– Пойми, Лори, - почти выкрикнул он, - это самое настоящее предательство! Мы не пойдем на поводу политической проституции верхушки Центра!

Мимо проехал полицейский фургон. Офицер, сидевший рядом с шофером, подозрительно глянул на Лори и его собеседников.

–  Уйдем отсюда, - предложил Соримен.
– Не будем мозолить глаза фараонам. Поговорим в другом месте.

Лори с самого начала был против постановления Центра. Провокационное решение сразу сбило накал забастовочной борьбы. Как коммунист, он был не согласен с решением Центра, но, как функционер Центра, обязан подчиняться ему.

Директива, полученная из ЦК компартии, рекомендовала ни в коем случае не входить в конфронтацию с Центром и в то же время добиваться возобновления забастовки. Пусть инициаторами протеста будут сами рабочие, а не он, профсоюзный руководитель.

Лори решил поговорить с товарищами в нейтральной обстановке. Соримен знал, что комиссар Муттон не спускает с него глаз, он к этому привык. В кафе, по крайней мере, легко можно контролировать окружение.

Сели за дальний столик, заказали красное вино, гренки. Лори сел лицом к залу. Посетителей было мало, и это тоже устраивало Соримена.

Омей представил Лори своих товарищей. Один из них, как и предполагал Соримен, оказался металлистом, другой - рабочим пищевого комбината.

Говорили вполголоса, попивая вино и похрустывая гренками.

–  Я с вами согласен, - заметил Лори, - но обязан подчиняться постановлению Центра. Решение Центрального забастовочного комитета - это решение Центра.

Металлист снова стал горячиться, но Омей остановил его.

–  Погоди, Марк. Тебе же сказали, что с тобой согласны.

–  Вы можете начать забастовку сами, - обратился к Марку Лори, - но в таком случае вы будете лишены материальной и юридической поддержки Центра, а забастовку просто разгонят. Комиссар Муттон спит и мечтает, как бы получить законный повод для расправы с нами. Ваша забастовка будет для него манной небесной. Надо же понимать такие вещи.

–  А что делать?
– спросил молчавший до сих пор пищевик.
– Сидеть и ждать, когда наши дети умрут от голода.

–  Теперь уже деловой разговор, - и улыбка озарила некрасивое лицо Соримена.
– У нас есть официальный повод для протеста - частный бизнес не выполняет требований правительственного декрета, а это значит, что правительство не выполняет условий перемирия.

Если завтра вы представите мне протест, с которым будет согласно большинство рабочих города, я отправлю его в Центр. Пусть руководство знает, что вы готовы без его санкции возобновить забастовку. Мы соблюдаем форму, понимаете.