— Здорово, Глеб! — махнул рукой Лисицын знакомцу из прокурорских. Тот, морщась от запаха, заполнял свои протоколы. — Ну и на кой ляд меня сюда дернули?

— Здорово, Серега! А для тебя работка нарисовалась. Да ты присаживайся, присаживайся.

И следак протянул Лисицыну прозрачный пакет с вещдоком.

— Здоровенный тесак! — уважительно протянул Лисицын, вертя в руках кинжал. — Смотри-ка, с гравировкой! А что это?

— Орудие убийства, предположительно, — хмыкнул Глеб Крижевских. — Только вот скажи мне, коллега, откуда такой режик в наших краях объявился?

— Глеб, ну ты вопросы задаешь. Я-то тут при чем?

— А ты присмотрись, присмотрись…

— Дай… Май… — с трудом начал разбирать надпись на лезвии Лисицын.

— Это немецкий, — меланхолично сказал следак.

— Я по-немецкому не розумем. Я английский учил, — отмазался майор. — Меня сюда зачем дернули, Глеб? Можешь толком объяснить?

Следак оторвался от бумаг:

— Тут гравировка.

— Да вижу я! И что?

— Тут написано — «Meine Ehre Heisst Treue».

— Ну?

— Лисицын! Кто у нас экстремизмом занимается? Я или ты?

— Слушай, Глебыч, ты можешь внятно объяснить — ПРИ ЧЕМ ТУТ Я?

Следак вздохнул и слегка отклонился на табуретке.

— Это переводится — «Моя верность — моя честь».

— Ты достал! — начал закипать Лисицын.

— Сережа. Это девиз немецких СС. Ты это понимаешь?

— Оп-па… Откуда знаешь?

— Книжки умные в детстве читал. Будешь протокол осмотра читать или сам посмотришь кое на что?

— Глеб… Это новодел?

— Не знаю. Не спец до такой уж степени. Пойдем-ка…

Когда они вошли в комнату…

На стене красовались две бурые зиги и свастика. Зиги? Ну такие стилизованные молнии, которыми малолетки-пэтэушники любят заборы да мусорные бачки разукрашивать. Типа СС, ага. А кровь… А кровь, она имеет свойство буреть, если что. И на полу огромное пятно тоже забурело уже. И запах такой, что воздух этим самым эсэсовским кинжалом меленько так стругать можно. Блин, обои какие дурацкие. Уточки с пузыриками. Такие в детских клеят обычно. В детских…

— А это его квартира?

— Нет, он снимал.

— Понятно… — Хотя ничего Лисицыну было непонятно.

— Ну, давай, экстремист, думай… — с ухмылкой похлопал по плечу коллегу Глеб и ушел обратно на кухню. Дописывать свои бумаги.

Майор потоптался в комнате, задал экспертам пару никчемных вопросов для проформы, с отвращением посмотрел на разрисованные обои и уперся к Глебу.

— Как думаешь, твои подопечные? — спросил тот, яростно черкая шариковой ручкой по протоколу. Вот же! Двадцать первый век на дворе, а протокола приходится до сих пор от руки писать. Ну не будешь же принтер с собой таскать?

— Вряд ли, — покачал головой «экстремист». — Мои на такое не способны. Да и ладно бы рыночный азер там какой или еврей, на обрезанный свой конец проблем нашедший, но тут-то? Не, точно не мои.

Прокурор потянулся, громко хрустнув суставами, и встал:

— Задолбался я.

Потом открыл холодильник. Присвистнул.

— Че там? — поинтересовался Лисицын. — Фаршированные скины, что ли?

— Не. Вагон пива.

Майор с любопытством глянул в холодильный шкаф. Действительно. Пивом было забито все пространство, даже полочка для яиц. Немедленно приоткрыли морозилку. Та была тоже забита, но водкой.

Причем какой! «Белуга» продавалась, пожалуй, только в двух-трех точках по Кирову. Да и стоила под тысячу. А тут их аж десять штук! Да и пиво было не быдляцкий «Вятич», с которого башню сносит после литра, а темный такой бархатистый «Гиннесс». И где этот жмурик столько бабла взял на такой пойло? Не, пусть там в столицах это «фигня какая», а в наших провинциях это «ОГОГО!»

— И денег в хате нет. Да?

— Неа. Карточки есть, а налички нет.

— Может, грабеж обыкновенный? А зиг-руны эти для понта и отвода глаз?

— Был бы грабеж, вынесли бы комп. Он реально дороже, чем вся твоя зарплата на год вперед, Серега.

— Мда…

— Кстати. А на столе у него пустая «Бавария» стоит.

— И что?

— Да так, ничего…

По коридору протопали опера из убойного и грустный участковый с унылым еврейским шнобелем:

— Здорово, мужики!

Поручкались. Немедленно раскупорили по бутылочке «Гиннесса». Покойничек не обеднеет уже, а бойцу криминального фронта нелишнее подымание настроения в серый осенний день. Участковому тоже пивка досталось, чай, парень замотался по дому шляться и глухих бабок опрашивать — кто что слышал да кто что видел. Все, как назло, оказались слепыми и глухими. В эту эпидемию внезапной потери органов зрения и слуха никто из мужиков, естественно, не поверил. Оно и понятно. Эти старые грымзы все видят не хуже камер видеонаблюдения. И помнят все, как Большая Советская энциклопедия. Но выцарапать из них информацию — надо быть как минимум Кашпировским и Холмсом в одном флаконе. Удавятся, да не скажут. Боятся, что ли? Или их распирает от чувства приобщенности к Великой Тайне? Темна вода в облацех, эта старушечья психология. Впрочем, Лисицын и не собирался вникать в нее. Пусть участковый разбирается. Его епархия. Хотя скорее предпогост какой-то.