– Это я понял, – отзывается раненый.

Чем дальше, тем больше. Мне это напоминает допрос умирающего албанца в старой, но прекрасной кинокомедии «Великолепный» с Бельмондо в главной роли. Тем более что мы все тут сидящие покашливаем все-таки.

Тимур ухитряется набрать воду из бачка в кепи. Луч фонарика показывает, что она бурая из-за взбаламученной ржавчины. Пытаюсь протестовать, но раненый с видимым наслаждением длинными глотками высасывает всю это бурду.

– Слышь, медицина, не переживай, железо в организме полезно.

– Ага, типа, штыка в заднице! – огрызаюсь в ответ.

– Не, медицина, штык в заднице – это передоз.

Рация опять оживает.

– Хиххеххай! Ыху! – выдает где-то рядом шляющийся снайпер.

– Прикрывай, иду… – перевожу я.

– Идет, прикрывай! – повторяет лежащий на полу боец.

Начинают бахать одиночные сверху. Потом вроде сквозь треск огня слышу поблизости лязгающие щелчки – вот спорить готов, что это ПБ работает. Стрельба сверху заканчивается.

– Я пустой, – говорит голос Ремера.

– Хоч хаехиххь! – отзывается Ильяс. Дышит тяжело, как загнанная лошадь.

– Слышу, понял. Не согласен, но все равно пустой, – отвечает капитан.

Спохватываюсь, начинаю суетиться, прошу Тимура дозарядить магазин к ТТ, себе расстегиваю кобуру, прикидываю, как тащить раненых. Из прихожей уже доносится достаточно мощное шипение.

Потом голос Ильяса – и в рации, и за дверью выдает дуэтом:

– Хыхо ха хыхоох!

Жар за открытой дверью такой, что сразу же начинает вонять паленой шерстью, и волосы трещат. Чуть не ползком премся по расплавленному вонючему линолеуму, который липнет к одежде и жжется. Раненого с накрытым мокрой рыжей марлей лицом сначала пытаемся тащить аккуратно, но потом просто волокем абы как, тем более что в узком и тесном коридоре приходится еще и огибать здоровенный красный баллон огнетушителя на колесиках. На лестнице вроде бы чуть похолоднее, но не намного. Раненый без сознания, не вышло у нас аккуратно его по коридору протащить. Ну ладно, только оставить его одного нельзя: в дверь подъезда уже лезет зомби – толстая рыхлая неповоротливая тетка.

– Давай, держи дверь! Не забывай патроны подзаряжать! Я за вторым!

Тимур кивает, дескать, понял. Стреляет.

Ильяс уже откатился в прихожую.

Продолжает поливать струей ледяной углекислоты перед собой и, очень похоже, – собирается вон из квартиры. Но там второй раненый. Снайпер весьма выразительно говорит о перспективах Молчуна, но я прошу обдать меня струей – холодом припекает не хуже, чем огнем, и по-пластунски сигаю до сортира. Фонарик дохнет очень не вовремя, теряю секунды, выдергивая свой брелок, и вижу, что зря корячился – раненый в ванне помер. На всякий случай проверяю, как положено, вижу, что да, все.

Подхватываю с пола забытый автомат эвакуированного, напяливаю на скурчавившиеся от жара волосы мокрую кепку с остатками жижи, которая тут же течет за шиворот, потом выдергиваю из-под сидящего в ванной куртку – и он, словно разбуженный этим, начинает ворочаться. Закидываю всякие мелочи в распахнутую сумку, не теряя обратившегося из вида, кое-как прилаживаю на себя его полупустую разгрузку.

Ну со связанными руками-ногами ему встать непросто будет. Черт с ним, не мешает. Куртку на голову – и в жаровню. Я ощущаю себя почти курицей гриль, даже через ботинки печет, хотя Ильяс честно поливает и по мне шипящей белой струей, да и ползу я совсем понизу, где не так жарко все же.

– Умер!

– Хахахиий хе хуххаху!

– Все, все понял, долой отсюда!

С огромным облегчением закрываем дверь на площадку. Уфф!

– Теперь куда?

Молодой снова начинает стрелять. Волнуется, лепит по три патрона подряд.

Ильяс задумывается. Вблизи его физиономия выглядит жутковато – он успел осунуться за это время, глаза провалились, скулы вылезли, нос и губы разбиты и густо окровавлены, вспухли как у негра, рот страдальчески полуоткрыт. И я успеваю отметить, что двух передних нижних зубов у него и в помине нет, а верхние поломаны, и из одного красной короткой ниточкой висит голый нерв…

– Хаххооны хесь?

– Рожок. И к пистолету.

Удивленно смотрит.

– Разгрузка сгорела.

Качает головой. Ну если не вся укоризна мира, то добрая половина вместилась. Тычет пальцем в сторону, не то автобус имеет в виду, не то другой подъезд. Ладно, мое дело – раненого тащить. Ильяс тем временем бесцеремонно отщелкивает от моего автомата магазин, забирает его себе, потом выдергивает из обвисшей на спущенном, словно у дембеля, ремне кобуры тяжеленький пистолетный магазин. Мне сует свой пустой.

Тимур снова стреляет и уже не делает долгих перерывов. Света становится меньше, видно, «буханка» догорает.

Паршиво то, что настроение погибельное. Это самое гнусное. Моральная настроенность – великая вещь. Мы же выглядим как солдаты разгромленной армии.

Нет, я, конечно, признаю, что мы, собственно, из задницы выбрались, только вот находимся в соответствующем после покидания этой части тела виде. И я себя ловлю на мысли, что нам не справиться с зомби. Их небось у «буханки» собралась толпа; налюбуются – попрут к нам. А у нас насчет патронов ноль да хрен вдоль. И не пойму, почему не прибыла кавалерия из-за холмов. Скажем, наша охотничья команда на бронетехнике с флагами.