Меня удивляет, что и родители внимательнейшим образом слушают мои россказни.

– Вы б собирались пока, – говорю я маме.

Они переглядываются.

– Успеем еще, рассказывай дальше, – отвечает отец.

И я рассказываю. Мой монолог прерывается только один раз: когда начинаем пить чай, я вытягиваю пакет с печеньем и горделиво ставлю его на стол. Не сговариваясь, родители и Света начинают откровенно смеяться.

– Тут неподалеку на трассе фура как раз с такими печенюшками в овраг завалилась. Ребята их таскают постоянно – как раз с этим сортом коробки, – улыбаясь, объясняет мама.

Вот ведь как оно получается.

И я продолжаю дальше.

Совершенно неожиданно к нам вваливаются без стука несколько человек – из них узнаю только водителя залихватского джипа. Рацию нашу приволокли: Коля на связи, проблемы у них, требуется мой совет.

Испугаться не успеваю – проблемы получаются не очень страшными. Нашли все же прилетевших на «аннушке» людей – три мужика, двое бывшие охранники какой-то бывшей шишки, третий летчик-поляк. Самолет исправен, топлива ноль, но собственно проблема в поляке: четвертый день болит живот, и состояние даже для не медиков понятно – паршивое. Еще один охранник в полном упадке, но здоров, а вот с поляком все совсем плохо. Что с ним делать?

Самое глупое – давать консультации по телефону. По рации, не видя больного, наверное, еще глупее. Спрашиваю Колю, что значит, по его мнению, «паршивое состояние». Ответ путаный, но, в общем, понятно, что коллега нашего летчика просто помирает. Температура повышена? Да, вроде горячий. Тошнит, рвота была? Точно так. Надавите ему на живот, только аккуратно. Ругается и пытается драться. А как живот болел? Все четыре дня одинаково? Тут закавыка – это пожилые поляки по-русски говорить умели все, молодые сейчас этому уже не учатся, а по-английски не вполне понятно получается. Все такие знатоки английского, что уши вянут. Но вроде выходит так, что три дня болело все сильнее и сильнее внизу живота, потом вчера стало совсем больно, но боль быстро утихла. Все нормально. А потом стало совсем плохо.

Ничего, кроме диагноза перитонита, в голову не приходит. Значит, тащить поляка на стол к хирургам. Спрашиваю Колю: потянет его «Дельфин» пять человек?

Отвечает, что да, потянет. Что ж, кроме родителей придется еще и поляка везти.

В общем, летят обратно с больным летчиком.

Джипер едет опять на поле.

И тут мои родители преподносят мне сюрприз. Помявшись и попереглядывавшись с отцом, мама говорит, что сейчас они не полетят. Я поперхнулся чаем от такой новости.

Как? Почему? Мне же не так просто было этого добиться. Случай практически помог. И не факт, что я смогу это сделать еще раз в ближайшее время. Они о чем думают-то? Тут регулярных рейсов не будет, надо эвакуироваться, пока есть такая возможность.

– Ты не сердись. Сам посуди: ты сейчас носишься как угорелый с какими-то лиходеями, младший вообще в концлагере завалы разгребает. А нам куда? В безопасную Петропавловку в тюрьме жить? Или в Кронштадте вселяться в чужую квартиру, где люди только что умерли? И что дальше? Здесь работы полно, лето скоро. Дом наш, собственный. Мы ж специально сюда поехали, чтобы вам не мешать. Вам ведь достаточно знать, что мы живы, здоровы. Верно ведь? Так мы и тут живы и здоровы. И видишь, пока все относительно спокойно. Степан с ребятами партизанят потихоньку, защита у нас достаточная. Ты вон еще ружей привез, теперь совсем безопасно будет. Летчику твоему подарок подарим, чтоб сюда с радостью прилетал. Да и неудобно, детей бы по уму сначала вывезти.

– Лучше пока детей никуда не отпускать одних, – несколько напряженно говорит Света.

Вот тебе, бабушка, и юркни в дверь. Сижу немного очумевший.

– И что за подарок вы тут летчику дарить будете?

– Сейчас принесу, – отзывается Света и, гибко поднявшись, исчезает в сенях.

– Ну давайте тогда, груз примите, что ли.

– Брось, понимаем, что тебе хочется немного похвастать. Так уже спасибо сказали, все очень к месту. А ты лучше отдохни, чайку попей. К нам на квартиру добраться можно?

– Не знаю, там сейчас не ездим. А что?

– Понимаешь, какое дело. У нашего дома крыша откапремонтирована демократически… Значит, этой весной уже протечки будут серьезнее, чем в прошлом году. Мебель, наверное, вывезти не получится, но хотя бы документы забрать. Рухнет дом, все, что есть, пропадет. Или проплесневеет насквозь.

Это я знаю точно – так и получится. Пару лет назад в Питере была проведена массивная акция по капремонту крыш старых зданий. Денег вбухали безумно. Но дело нужное, конечно, многие старинные дома с 1917–1946 года не ремонтировались. Старые крыши долой, построили новое, все переделали.

А тут и оказалось в первую же осень – протекают все отремонтированные крыши ручьями и потоками. В сотнях старинных домов потопы, жители верхних этажей стали китайские бассейны покупать – на чердаки ставить, чтоб не тазиками воду собирать.

Оказалось, что доски для ремонта были взяты гнилые и слишком тонкие, железо кровельное не того качества, то есть не для таких рельефно-фигурных крыш, ибо тоньше. Зато гораздо больше по размерам, и потому никак не годно это железо, не согнуть его было как должно.