— Дай им легкое зачатье, господи!..

— Благослови святое чрево, в котором будет расти твой второй сын! — заглушал всех дискант Христины. — Благослови сосцы дорогие, которые будут питать его! Благослови уста ангельские, глаза серафимские, что будут его ласкать и миловать! Благослови руки, что будут его носить! Благослови голос ее чистый, что звать дитятко будет! Благослови рабу божью Нюрку Сабесюк из Забагонников!

Людей все больше пробирала дрожь, на лицах появилась неестественная стыдливость. Мой товарищ, воспитанник учительской семинарии, наблюдавший эту сцену (похожую он видел также в деревеньке Луке, о чем будет сказано ниже), не подозревал в себе способности так поддаваться коллективному психозу. Начитанному парню-атеисту стало вдруг страшновато, начало казаться, что вот-вот что-то должно произойти…

Видимо, так же тысячу лет назад, во времена глубокого язычества, когда женщины пользовались заколками из рыбьих костей, а в окнах хатенок тускло блестела пленка из бычьего пузыря, мои далекие пращуры — дреговичи, живущие в краю диких пущ и непролазных болот, готовясь к купальской «ночи любви», испытывали высочайшую радость, непонятное возбуждение и ощущали себя частицей матери-природы.

Вдруг по этому многоголосому гомону полоснуло, как бритвой, пронзительное, женское:

— А-а-а!..

Несколько секунд вокруг домика царила мертвая тишина.

Потом вырвался вздох облегчения:

— Все-е!..

— Наконец-то!..

— Соверши-илось!..

— Молитесь!..

— Бом!.. Тилим-тилиму-тилим! — ударило в уши, поколебало воздух и торжественно понесло новость могучим аккордом четырех колоколов в безбрежную даль.

— Господи, благодарим тебя, что уважил нас!..

— Бом!.. Тилим-тилим-тилим! — били по сердцам и сознанию все новые и новые звуки колоколов, обгоняя друг друга.

Обеспамятев от счастья, бабы визжали и плакали. Спокойно, словно такое в Вершалине происходило каждый день, Альяш встал с колен, некоторое время смотрел на беснующуюся толпу, затем не то с удивлением, не то с осуждением покачал головой и пошел в домик. За ним, заслонив ладонью свечу, последовала Химка.

Толпа приходила в себя. Женщин уже стало разбирать любопытство. С улыбочками на губах они теснее окружили домик, подались к крыльцу, вытягивали шеи, ожидая пару, на которую как бы имели теперь право. Послышались шуточки, двусмысленные замечания:

— Кончили бы миловаться, выходили!..

— Разговелись…

— Не для распусты какой пошли!..

— Так ведь — сладко!..

— Дай только дорваться иному!..

— Позови их, Христина!

— Сейчас Альяш выведет!

— О-о, жених идет!

— Почему один?!.

Новая «матка боска», как ее по-польски у нас иногда величали, зажила в Вершалине королевой. Как у ребенка, которому сунули новую игрушку, чтобы он забыл об умершей мамке, у верующих временно пропал страх перед обещанным концом света.

«Святые девицы» кормили, поили и только что не носили Нюрку на руках, специальные мамки в летнюю жару мокрыми ручниками обтирали ей живот, а сотни сектантов и сектанток от Белостока до Волыни, от Новогрудка до Бельска и Постав молились за ее здоровье и успешное развитие плода в святом чреве.

— Вот же будет смеху, если Нюрка девку принесет! — ржали на камнях и завалинках грибовщинские мужики. — Куда ее Альяш тогда денет? Погорит, бедный, как Заблоцкий на мыле!

— Гляди, как бы всю святую троицу не родила!

— А что ты думаешь? Такой жеребец — не шутка! От него в Креве девки, небось, плакали!

— Альяш говорит: родится дитя — сразу конец света наступит. Так ведь он грудной будет, какой же из него Христос?! Сдурел старый совсем, что ли?! Еще и собор вздумал строить!.. Если ты конца света ждешь, на хрена же тратишься напрасно?

— Старый пень сам не знает, куда его заносит, а ты хочешь понять! — ворчал Базыль Авхимюк. — Не ломай голову из-за пустяков. Вон что на свете делается!

— Газеты пишут — большие бои в Испании, бьют там фашисты наших. По селам собирают помощь.

— Помогли! Как кот наплакал! Пишут — по всей Польше для республики собрано сто тысяч злотых, а один наш Климович больше пускает на ветер за год! За одного коня архангелу Гавриилу три тысячи уплатили, а за трубу сколько вбухали? Теперь выведут сивку из стойла, какой-нибудь полешук, ей-богу, правда, становится раком, Мирон станет ему на плечи, тогда вскарабкается на коня и отправляется прогуливать его!..

Обо всем, что творится на свете, о насмешках над ними ильинцы и знать не хотели. Община жила в своем микроклимате. Не только Нюрка ждала своего дня — целые косяки «апостолят» готовились появиться на белый свет в Вершалине. Со всем этим пророк давно смирился.