— Ты… Не беги. Помоги мне. — Голос монотонный, неживой, он возникает в голове сам по себе. Телепатия? Но эти твари не тянут на существ высшего порядка.

Мышь повернулся, увидел нашего «гостя» и тихо ойкнул.

— Уходи. Убью. — Вынимаю мечи, просто мечтая, чтобы меня поняли.

— Хочу есть, — упрямо.

— Я тоже. Но меня есть нельзя. Вон его можно. — Тычу пальцем в сторону стоящего неподалеку и наблюдающего за нами василиска.

Тварь даже не повернула голову, чтобы посмотреть.

— Почему? Я хочу съесть тебя. А его уже поймали. Трое.

Оглядываюсь. И впрямь, если приглядеться, еще три серые твари сидят на ветках деревьев, окружив стоящего на земле графа. Он пока заметил только одну из них и пытается гипнотизировать ее взглядом. Тварь не поддается и радостно причмокивает, изучая вспотевшее «меню».

Смотрю в упор на «моего» упыря и пытаюсь донести в ответ всего одну мысль:

— Я ядовитая.

Он замирает и напряженно принюхивается, цепляясь за ствол корявыми пальцами.

— В тебе кровь ведьмы? — тихо, задумчиво.

— Да.

Тварь фыркнула, покосилась на графа и, разочарованно вздохнув, спрыгнула вниз. Я застыла, стараясь даже не дышать. Пых — тоже молча — следил за ней, прячась за полой куртки. Упырь же медленно прошел мимо, направляясь к василиску.

— Надо же… поверил, — пискнули с плеча.

— Тихо.

— Молчу-молчу.

Когда василиск понял, что к нему направляется еще один упырь… радости его не было предела. Он бросил на меня уничтожающий взгляд, который, к слову, не сработал. И вытащил из сумы длинный изогнутый клинок.

— Пошли отсюда, а? — предложил мышь. — Кстати, я слышал, что со смертью наложившего проклятие — оно исчезает. У тебя отличный шанс остаться в живых. Ну а если граф каким-то чудом выживет — потом сам нас догонит.

— Я хочу убедиться.

— В его трагической гибели?

— Да.

— Садистка, — сказал мышь и устроился поудобнее на моих руках.

Помню, однажды я сломала палец. Пых тогда полез грабить дом в одиночку, решив доказать мне, что он уже сильно взрослый. Я едва сумела его найти, когда полезла за ним в ту комнату, — он оказался зажатым в угол огромным и довольно злобным псом. Мышь был весь в крови и сильно дрожал. Я его вытащила. Сумев отбиться от пса и выпрыгнуть из окна. Вот палец и треснул в двух местах и некрасиво выгнулся.

Дома, вымыв и перебинтовав мыша, легла спать, не думая о ране. И не такое бывало, утешала я себя, радуясь теплу мышонка, сопящего у самого уха.

Наутро дотронуться до пальца было невозможно. С трудом забинтовав его, пошла на дело. Лекари в нашем городе большая редкость, и вовсе не потому, что в них не нуждаются, просто город — не самый тихий и не самый милый. Угробил родственника — труп. Друга — труп. Жену — труп. Воскресил врага — страшные пытки и смерть. Так что лекари у нас не задерживались или же превращались в таких монстров, к которым пошел бы разве что ненормальный, при этом драли они за свои услуги огромные деньжищи.

Вечером, вернувшись домой мокрая и грязная, я застала голодного мышонка на столе. Купить поесть я банально забыла, в итоге пришлось идти за едой.

И когда трактирщик сунул мне в руки тяжелую корзинку с едой, при этом случайно задев палец, из глаз хлынули слезы, захотелось завыть. Гангрена… черная смерть. Может, зря я не сделала, как сказал лекарь… а может, и не зря. Ведь первое, что он сказал, увидев мою руку:

— Что ж… все довольно просто, дорогуша. Отрежем палец, дабы остановить заражение. — И выпустил мне в лицо клубок вонючего дыма, обнажив в улыбке черные пеньки зубов.

Домой я вернулась только под утро — с распухшим пальцем, температурой и кровью на щеке. Эскулап выжил, но лечить теперь будет исключительно себя.

В комнате я упала, не сумев добраться до постели. Пых бегал вокруг меня, попискивая и не зная, что делать. Он тогда с трудом говорил… Человеческий язык казался ему чуждым, и вместо того чтобы запоминать новые слова — он пытался научить меня собственной речи…

К чему я все это вспомнила? Да так… Просто каждый раз, когда мой безумный бег по жизни останавливает стена, за которой лишь смерть… я перестаю улыбаться и вспоминаю, как подыхала тогда на полу в убогой комнатушке, а маленький мышонок безутешно плакал и бегал с мокрой тряпкой к ведру и обратно. Потом клал ее на лоб, потом на палец, стараясь сбить жар, и не знал, что еще можно сделать.

Через три дня жар спал, и я смогла открыть глаза. Палец — вскрытый и промытый — был кое-как забинтован. Оказалось, что в нем просто скапливался гной, но до гангрены дело пока не дошло. Плюс я простудилась под дождем, отчего подскочила температура, и я металась в беспамятстве и бреду.

Пых лежал у меня на шее и тихо сопел. Худой, дрожащий и грязный, он не проснулся даже тогда, когда я перенесла его на постель. Позже узнала, что это именно он вскрыл нарыв на пальце, выпустив желтый вонючий гной и обработал рану травкой, обладающей антисептическим эффектом.