«Все, что говорилось нашими старичками, забыть! Ни глупости, ни убожества у большевиков нет! За ними стройная и страшная логика жизни. Их вожди совсем не марионетки. Ленин — значительнейшее лицо современности. Запомните: это сильный человек, умный, образованный, блистательный полемист. Дзержинский! По странной случайности мне довелось с ним однажды столкнуться. Ни одна разведка мира не имела такого руководителя! Страстная убежденность! Ум философа, способности ученого! Если вдруг вам придется с ним столкнуться — лучше смерть! Вам не устоять!»

Человек прохаживался, нависая длинной тенью над Курбатовым. После молчания добавил:

«Если бы я был моложе и мое лицо не было бы известно большевикам, я никому не доверил бы этой миссии. Только на минуту поколебаться вам, Курбатов, и все пропало, он не оставит камня на камне от ваших убеждений, от вашей мечты!»

И вот его предал сообщник. Он не мог застрелиться, его втянули в объяснения… Перед ним противник! Но что же их разделяет? Курбатов не мог ответить на этот вопрос. А Дзержинский не торопит, он дает время подумать…

— Вы знали, Курбатов, на какое вас готовили дело?

— Это вопрос следствия! Я уже сказал, что на такие вопросы я не хочу отвечать.

Дзержинский резко разрубил ладонью воздух.

— И на этот вопрос, как и на первый, вы не сможете ответить! Одно из двух: или вам стыдно на него ответить, или вы и сами не знали, на что вас готовят! Дворянин, сын героя Порт-Артура, потомок декабриста, русский офицер… Как вы сможете признать, что из вас готовили ординарного убийцу?

— Нет! Это неправда! — вскричал Курбатов. — Восстание — это не убийство!

Дзержинский поморщился.

— Восстание? Кто же восставшие? Жандармский осведомитель Шевров, спившийся учитель фехтования из офицерского клуба, два — три еще каких-нибудь проходимца и вы, Курбатов? Так составляются террористические группы, но никак не центры восстания! Кто пойдет за жандармским провокатором?

— Он был только связным!

— Нет! Он не был связным, он руководитель террористической группы, где вам отводилась роль исполнителя и палача.

Дзержинский встал. Прошелся по номеру. Подошел к Артемьеву.

— Василий Михайлович! Объясните Курбатову, какое он имеет отношение к Тункину.

Артемьев сел, подвинул стул поближе к Курбатову. Положил на стол чистый лист бумаги, вынул из кармана огрызок карандаша и нарисовал кружок. В кружке вывел «Тункин». Посмотрел из-под густых бровей на Курбатова и ласково усмехнулся.

— Сначала мы на Хитровке, в притоне, напали на след Тункина. Сей Тункин перед воришками, сутенерами и беглыми офицерами похвалялся, что он спаситель России…

Курбатов недобро усмехнулся.

— Арестовывать Тункина было рано. Я прошел в притон, сел рядом с Тункиным, поставил штоф спирта, подпоил его, и он мне все выложил. Я спросил, сколько ему назначили за выстрел. Он назвал сумму. Я сказал ему, что его надувают. И знаете, что он сделал? Тут же помчался к Шеврову и раскрыл нам его явку.

— Провокация?

— Нет, Курбатов! — сказал Дзержинский. — Провокация — это выстрел из-за угла. А это работа. И, я вам доложу, отличная работа!

Артемьев начертил на бумаге еще один кружок и вписал в него: «Шевров». От первого кружка ко второму прочертил пунктирную линию.

— Теперь нам полегчало! Есть и второй… Тункин мне назвал фамилию и личность определил. Шевровы в Можайске держали бакалейную торговлю…

— Так он из купцов! — как бы с облегчением воскликнул Курбатов.

Артемьев понял, чему вдруг обрадовался Курбатов: все еще не хочет верить в жандарма.

— Из купцов! Но это ничего не меняет. Его папенька, купец не из последних, был черносотенцем. Участвовал и даже организовывал еврейские погромы. Пограбил, еще богаче стал. А сынок многих на каторгу спровадил и под виселицу подвел.

Курбатов пожал плечами, но равнодушия изобразить ему не удалось.

— Тункин к нему пришел! После такого визита Шевров должен был тут же сняться с места! А там у них скандал! Тункин требовал денег и грозился оружием. Шевров выбил у него из рук пистолет. Драка! Я и вошел в эту минуту к ним.

Артемьев умолк. Теперь должен последовать вопрос Курбатова, очень важный вопрос.

Секунду — другую длилась пауза. И Курбатов задал тот самый вопрос, который был необходим Артемьеву: