Надо было принимать срочные меры.

Кемпенер собрал самых близких ему участников нашей организации. В их числе оказался и я. Вот тогда нам и понадобились автоматы. Милый и славный мальчишка Курт Роншток добыл их с завидным изяществом. Ванингер любил кататься по солдатским публичным домам. На эти ночные «операции» он не брал с собой охраны. Логика подсказывала нам план действий.

Во двор дома возле одного из перекрестков, где должна была состояться наша трогательная встреча, мы загнали грузовик. На перекрестке стоял другой грузовик. Водитель делал вид, что ремонтирует мотор.

Мы спрятались в подъездах домов.

Машина Ванингера мчалась на большой скорости. Когда она приблизилась к перекрестку, водитель грузовика резко двинул машину и загородил проезд. «Мерседес» прибавил газу, пытаясь обойти грузовик, но навстречу сверкнули ослепительным светом фары второго грузовика, который был скрыт во дворе соседнего дома. «Мерседес» остановился, пройдя юзом несколько метров. Столкновения водитель избежал. Именно это нам было и нужно. Мы выбежали и окружили машину. Клацали затворы автоматов. Дверцы машины открылись. Ванингер поднял руки.

Наши люди вытолкнули из машины водителя, обыскали Ванингера и обезоружили его.

Я сел за руль, Кемпенер — на заднее сиденье за слиной Ванингера. Маршрут увоза Ванингера был разработан заранее. Я мчался по переулкам и улицам, включив полный свет. Ни один полицейский не имел права нас остановить. Все знали, что это машина Ванингера.

Последний раз должен был сослужить нам службу особнячок на берегу Дуная.

Внутри все было готово для встречи Ванингера. Канделябры со свечами, стоцка бумаги, чернила и несколько ручек.

В кабинете майора Дайтца Ванингер сделал вид, что он не узнал меня. Забавно!

В комнате было темновато. Горели свечи, электрический свет не включали. Но и этого было достаточно, чтобы он мог запомнить наши лица. И голоса! Разве мог он забыть голоса людей, которые провели с ним трагическую для него ночь? Наши голоса он не мог забыть. Мы допрашивали и судили его. Такое не забывается.

Мы его судили. Да, да, судили! Сами и назначили себя судьями. Не правда ли, как это недемократично?!

Где же суд присяжных, где судьи в мантиях, где адвокат подсудимого, где прокурор, облеченный государственной властью? Не было даже следствия.

Я считаю, что все было крайне демократично. А где были присяжные и судьи в мантиях, когда Ванингер отправлял тысячи и тысячи ни в чем не повинных людей на расстрел, а лагеря, где без суда и следствия расстреливали массы людей и сваливали во рвы, которые ими же и были вырыты?

Ванингер получил то, за что он сам ратовал.

Я знал Кемпенера мягким, предупредительным человеком, даже веселым. Во Львове он напевал про себя какие-то веселые песенки. Он был обворожительным человеком.

Здесь стоял строгий и беспощадный судья.

Он стоял, Ванингер сидел, я вел протокол. Я едва успевал записывать. Пригодилось знание стенографии.

— Господин Ванингер, вы нам мешаете! — начал Кемпенер. — Вы стали на нашем пути, и мы решили с вами откровенно объясниться.

— Кому это «нам»? — спросил с вызовом Ванингер. Он заметно приободрился. Его не убили, с ним собираются о чем-то говорить. Как ловкий торговец, он, видимо, уже прикидывал, какой ценой он может откупиться от неприятностей.

— Вы работаете в гестапо, господин Ванингер… Ванингер усмехнулся:

— Вы не сделали открытия!

Кемпенер поднял руку, останавливая его рассуждения.

— Вы занимаете, господин Ванингер, значительное положение. С вами мне не надо играть в прятки. Я скажу, кому это «нам». Нам — антифашистам!

— Антифашистам? — переспросил Ванингер. — Такие есть… Мой служебный долг уничтожить антифашистов. Но антифашисты это еще не организация. Вы действовали как организованная сила! Какой же я организации помешал?

— «Вольным стрелкам»!

— «Черный лис»? Забавная встреча… «Черный лис»… Но это не имя… Я хотел бы знать, с кем имею честь…

— Вильгельм Кемпенер! Вам известна эта фамилия?

— Известна!

— Вот видите, как мы вовремя встретились! Что вам еще обо мне известно, господин Ванингер?

— Вас интересуют мои сведения? Ну что ж! Это недорогая цена за мою свободу.

— О нет, господин Ванингер, ваши сведения обо мне, ей-богу, не стоят жизни такого значительного деятеля, как вы. Разве уж в порядке любезности вы их мне изложите.