Войти сложно, но еще труднее выйти, если не по праву придешься здешним посетителям. Об этом Артемьева предупреждали. Нашлись бы здесь мастера и «перо» в бок вставить, и бесшумно задушить.

Кабак размещался в двух комнатах. Все как в настоящем заведении. Столики, скатерти на стоянках, стулья. Под потолком сизый дым.

Сдвинув столики, в первой комнате гуляло фартовое ворье. Пили, закусывали разварной картошкой.

В другой комнате народу меньше. В одиночестве за столиком сидел Тункин, в другом углу — еще двое с военной выправкой.

Артемьев вынул из кармана штоф со спиртом и луковицу. Налил полстакана и разбавил водой из графина. Наливал он шумно, спирт булькал, выливаясь из узкого горлышка.

Не оглядываясь, он услышал движение Тункина.

Артемьев достал осьмушку черного хлеба, понюхал его с корки и отломил кусок.

Тункин широким шестом выложил перед ним две воблы.

— Угощайся! Хлеб — не закуска!

Артемьев скосил глаза на воблу и, вздохнув, мечтательно проговорил:

— Богатство… Откуда?

Тункин презрительно покачал головой:

— На рынке за одну штуковину выменял! — Указывая глазами на штоф, спросил: — Спирт?

— Спирт! — спокойно ответил Артемьев.

Тункин потянул в себя воздух.

— Ставь стакан! — предложил Артемьев и взял воблу. Тункин схватил свой стакан, подставил его к штофу, торопливо, скороговорной проговорил:

— У меня еще кое-что найдется… С закуской не пропадем!

Артемьев налил полстакана и потянулся к графину с водой, по Тункин прикрыл ладонью стакан, с осуждением и даже с упреком взглянул на Артемьева:

— Зачем же добро портить?

Артемьев побил воблу об угол стола.

— Добрый у нас союз, — сказал он, — как у русского с французом. У одного есть что пожрать, у другого — выпить…

Тункин поморщился:

— Я не люблю грубых слов.

— Время грубое! — ответил Артемьев.

Выпили. Артемьев очистил воблу, пососал спинку, налил еще по полстакана. Себе разбавил. Тункин не разбавлял.

Выпили. Артемьев перегнулся через стол и шепотом сказал:

— А теперь рассказывай!

Тункин недоуменно уставился на Артемьева.

— Что можешь, что умеешь? Объясни! — продолжал Артемьев.

— Откуда спирт? — спросил в ответ Тункин.

Артемьев небрежно махнул рукой;

— Экспроприация!

Тункин хмыкнул и подставил стакан. Артемьев отодвинул штоф.

— Выпить не секрет! — твердо сказал он. — Выпьешь! Как дальше наш союз крепить? А? Что можешь, что умеешь?

— Все умею! — откликнулся на этот раз Тункин.

— Это хорошо! — одобрил Артемьев. — Я люблю, когда все умеют… Какая такая у тебя профессия?

Тункин тоже перешел на шепот:

— Стрелять умею… в копенку попаду!

— В коленку? — переспросил Артемьев. — Невелика цель!

— Крупнее цель — легче!

— А по крупной цели какая будет цена? — спросил едва слышно Артемьев.

Тункин вздохнул и опять покосился на штоф. Артемьев плеснул четверть стакана. Тункин выпил. Понюхал хвост от воблы, закусывать не стал.

— Бумажками не возьму! — сказал он тихо.

— Найдем желтопузиков.

Тункин кивнул головой. Артемьев сунул штоф в карман и мигнул Тункину на выход.

Вышли, остановились в подворотне. Артемьев тихо сказал:

— Сколько тебе посулили?

Тункин попятился, о Артемьев притянул его к себе за лацканы пальто.

— Чего? Чего это? О чем? — растерянно бормотал Тункин, пытаясь вырваться, но Артемьев крепко его держал, даже слегка встряхнул.

— Обмишулят тебя твои то, — продолжал Артемьев. — Всунут ассигнациями, где у них золоту бить!

— Чека? — по-щенячьи взвизгнул Тункин.

— Тише! Такие слона на ночь нельзя кричать!

— Ты не из Чека? — спросил он с надеждой.

— Мне про тебя говорили, что человек ты отчаянный и никак тебе здесь нельзя больше держаться! — напирал Артемьев. — Плачу золотом. Сколько?

— Дают тысячу.

Артемьев отпустил лацканы пальто и присвистнул:

— Только-то! Там тебе предназначалось больше! Кто перехватил? А? Этот…

— Шевров? — переспросил Тункин. — Шевров! Я так и думал… Сколько для меня у них?