Она мило улыбнулась:

– Господин президент, на самом деле работы хватает. Вы еще не вникали, не знаете. Парите себе там в заоблачной выси… Вы ведь отдаете приказы, а у нас никто не бросается их выполнять, вот в чем дело! Наши службы еще и для того существуют, чтобы проследить за выполнением, кроме всего прочего…

– А что делал Петров? Как я понимаю, выполнял распоряжения предыдущего президента, – предположил я. – Ведь я не задавал ничего особенного. Верно?

– Существует такое понятие, как преемственность власти, – напомнила она. – Как и нерушимость некоторых договоров, обязательств и так далее. Хотя многое вам придется подтверждать заново.

– Зови, – велел я. – И не забудь чашку кофе.

Она ужаснулась:

– Натощак?

– Если родина требует, – ухмыльнулся я. – Замечательная отговорка, да?..

– Сок сельдерея прочищает мозги тоже, – сообщила она, не сдвигаясь с места. – Еще лучше.

– Ты на полставки и у наших медиков, да?.. Ладно, к кофе принеси и булочку. Это смягчит, смягчит.

На экране появилось лицо Александры.

– Господин Волуев вернулся с выполнением одного деликатного дела.

– Волуев? А чего это он у тебя испрашивает разрешения? – удивился я. – А, понятно, ты теперь по иерархии старше?.. Поздравляю.

– Спасибо, господин президент, – ответила она, нимало не смутившись.

Волуев вошел без подобострастия и чинопоказухи, как вошел бы рядовой инженер в кабинет завсектором. Сдержанно поклонился, доложил бесстрастно, взгляд его покоился на мне, не прилипая, но и не соскальзывая:

– Господин президент, мне удалось расколоть блок правых демократов и левых демократов, но часть из грушечников выводят своих людей завтра на демонстрацию.

– А правые и левые?

– Те участвовать не будут, – ответил он, глядя мне в глаза. – Именно из-за грушечников. У них планируется отдельная, через неделю. Но по отдельности справиться будет легче.

– Еще бы… Грушечники выйдут всем составом?

Он тонко улыбнулся, серые веки поднялись, он прямо взглянул в глаза:

– Нет, только самые яркие течения. Вы понимаете, о ком я…

– Нет, простите.

Я держался с ним все еще отстраненно, все-таки старый кадр, выполнял хрен знает что, а у нас тут революция, не до преемственности, он же говорит со мной, как будто не замечает, что перед ним уже не тот человек, что отправлял его с этим шеридановым заданием.

– Удалось, – объяснил он, – убедить в первую колонну поставить самую ударную силу: объединения гомосексуалистов, зоофилов, всероссийское общество лесбийской любви, педофилов, геронтофилов… и всех остальных, нетрадиционных. Как вы понимаете, это обеспечит интерес к самой демонстрации, на это я и напирал, однако даст и нам некоторые козыри…

Я подумал, кивнул угрюмо:

– Да. Если только правильно воспользуемся.

– Господин президент, это демократы.

– Да, я понимаю.

– Надо, чтобы эта демонстрация стала ударом по всей демократии. Ее надо принимать и воспринимать не как протест сексуальных меньшинств, а как демократов вообще. По всем каналам телевидения надо подавать это как колонны идущих демократов! Ни слова о гомосексуалистах. Нужно так и называть их – демократы. Только демократы.

Он излагал спокойно, деловито, как будто двигал на обширной компьютерной карте людские массы, какие-то вел к победе, какие-то бесстрастно сметал с карты в небытие. Похоже, с момента подсчета голосов он уже проработал суть имортизма, понимает наш общий курс. Возможно, этот курс ему даже импонирует. Во всяком случае, прием предложил не совсем честный, зато весьма болезненный для демократов… Впрочем, почему не совсем честный? Еще ни одна диктатура не позволяла сексуальным меньшинствам заявлять о своих правах! Все перверсии – порождения демократии.

– Хорошо, – сказал я. – Держите это под контролем. Нужно будет предупредить Ростоцкого…

– С вашего разрешения, господин президент, я это уже сделал.

– Да? Вы оперативны, спасибо.

– Моя работа, – ответил он скромно. – Какие будут указания?

Я подумал, сдвинул плечами.

– Наоборот, это я жду от вас предложений по перестройке работы вашего аппарата и… вообще всей этой громадной машины. Как вы уже поняли, с демократией и прочим лицемерием покончено. А раз так, то у нас те возможности, о которых все правители только мечтали. Начинайте!

– Спасибо, господин президент, – ответил он несколько озадаченно. – Спасибо и… да, я пошел, пошел, пошел…

Я откинулся на спинку стула, веки опустились. Не для меня это постоянное напряжение, я привык к более спокойному течению жизни… Как тот родственник богатого мадиамского шейха, что преспокойно пас себе несметное стадо сытых здоровых овец и однажды услышал глас, повелевающий ему идти в другую страну и уводить оттуда толпу ленивых и тупых рабов. Понятно, что психически здоровый пастух, привыкший к безмятежной и привольной жизни, сразу же возопил: почему я, Господи? Призови кого-нить другого!