Есть же в Израиле прогрессивные евреи, их куда больше, чем этих проклятых расистов. Эти прогрессивные организовывают шумные и многочисленные митинги в защиту прав арабов и особенно – жестоко притесняемого палестинского народа, поддерживают и по мере сил финансируют фестивальные шествия педерастов… то бишь геев – вот бы их всех в газовые камеры! Но в данном случае свобода для пидоров означает свободу вообще, и потому демократически мыслящие евреи, морщась и зажимая носы, все же поддерживают и требования свобод для геев, и протесты против оскорбляющих достоинство обысков палестинцев…

Именно они следят за ортодоксально настроенными иудеями, о каждом противозаконном шаге сообщают то в суды, то в полицию, то в прокуратуру, не забывая стучать в различные европейские комиссии по правам человека. Вообще-то это они, честно говоря, и сдерживают еврейских фашистов гораздо больше, чем все европейские комиссии и Штаты, которых везде обвиняют в поддержке Израиля.

Увы, не просто сдерживают, а именно спасают Израиль: дай ортодоксальным евреям чуть больше власти, они бы ввергли Израиль в такую беду, что на них навалилось бы все возмущенное человечество, и уже ни Штаты, ни Европа, ни даже Россия не стали бы Израиль защищать.

– Мария, – выдохнул он, – что ты со мной делаешь? А что, если…

В нагрудном кармане трижды дрогнул мобильник. Стивен поспешно прижал ладонью тонкую ткань, не дожидаясь, когда после паузы прозвучит звуковой сигнал.

Пальцы заученно набрали код, в окошке высветилась короткая надпись: «Одиннадцать пятнадцать к встрече с Джиной». Такой команды не было, но он знал, что на каждого из заброшенных в Израиль коммандос в Лэнгли подробное досье, памятные даты каждого легко выстроить в отдельную колонку и разослать всем индивидуальные сообщения, но каждый после несложного арифметического подсчета получит одну и ту же цифру.

Он, к примеру, даже прожив с Джиной семь лет, все семь лет отмечал не дату свадьбы, она весьма заурядная, а романтическое знакомство, случившееся шестнадцатого апреля на очень бурной вечеринке, после которой они вскоре и поженились.

И если к шестнадцати прибавить одиннадцать пятнадцать, то это значит… операция «Эллинизация» вошла в предпоследнюю фазу. Это значит, что сегодня последний мирный день Израиля. Вообще последний день Израиля.

Завтра Израиля уже не будет.

Если не произойдет чудо.

Из мобильника выдвинулись свернутые, как у жука, крылышки, распрямились в двенадцатидюймовый экран. Зажегся, едва коснулись пальцы, по зеленому полю катится мяч, за ним бегут парни в трусах и майках, передача с соревнований по соккеру, но, когда настанет нужный час, здесь вспыхнет великолепная и грозная надпись: «ИНТЕРЛИНК».

Военно-компьютерная сеть ИНТЕРЛИНК объединяет данные всех спутников США, создавая трехмерное изображение поля боя. Любой пользователь может, орудуя мышкой, прогуливаться по городам противника, по его боевым порядкам. Компьютер-гигант находится в Лэнгли, штаб-квартире ЦРУ, но дисплеи теперь на каждом самолете, танке, десантном корабле и даже у отдельных коммандос.

Сам мобильник сообщит о том мгновении, когда произойдет подключение к всевойсковой сети, а пока что для обеспечения полной секретности у него просто безобидный ноутбук в мобильнике, как у многих, хотя и навороченный, технологически продвинутый.

Он быстро написал на клочке бумаги крупными буквами: «Мария! Я очень люблю тебя. Я прошу тебя стать моей женой. Сейчас я отлучусь, но… я вернусь за тобой. Любящий тебя Стивен».

Подумал, перед «Любящий» дописал «По-сумасшедшему», придавил бумагу тяжелой солонкой, чтобы не сдуло сквозняком, и, заперев квартиру, положил ключ под коврик и вышел на улицу.

Во дворе женщины сразу обратили на него внимание, любопытные сороки. Он заставил себя приветливо улыбнуться, поздоровался вежливо.

Одна спросила сразу:

– А что-то Мария выбежала так, будто за нею гнались! Даже Ави не поспевал…

– У них срочные дела, – объяснил Стивен. – Работа такая, знаете ли… Кстати, с Марией прощайтесь, скоро мы с нею уедем ко мне в Калифорнию. Она согласилась выйти за меня замуж, у меня большое ранчо, а Мария обещала нарожать мне пятерых детей! А то и семерых.

Соседки ликующе зашушукались, на Стивена смотрели уже с нежностью, как на родственника, одна чуть не всплакнула:

– Пятеро… Семеро! Надо детей, надо. А то нас так мало, так мало…

Ага, щас, подумал Стивен, вежливо распрощавшись и выйдя на улицу. Буду я вам плодить жидят! Все будут стопроцентными американцами.

Он прошел от цитадели Давида по улочке Давида: кривой и настолько узкой, что даже локти не растопырить. Свет закатного солнца сияет только наверху, а здесь черно и древне. Небо выгнулось даже не куполом, а почти клином, беспощадный жар оттуда не льется, а опускается широким всеудушающим одеялом.