Шрифт:
– Воры вы. Скоты вы. Потому и не можете отыскать богохульника.
И еще выкрикивал он:
– Как можно отыскать каплю среди капель?.. Как можно отыскать грешника среди грешных? – Мужики замирали. Иногда Фому слушали на коленях; старухи просили его: «Праведный. Слепцы мы. Укажи нам ты, где богохульник Севка». – «А я вам говорю, что он под крышей», – ответил Фома, и ранним утром толпа разворотила все сеновалы, все чердаки, обшарила дом за домом, и всем сделалось легче, когда стало ясно, что Серый скрывается, стало быть, не в их поселке.
С воспалившимися ранами, в полубредовом состоянии Севка Серый шел по лесу, шел и падал. Он ковырял пулю в плече со стоном и тихим воем. Потом он ел траву – он рвал ее пучками и ел, потом перебирался на другое место и опять ел, как это делают больные собаки. Он брел всю ночь и – при луне – наткнулся на полуобвалившуюся землянку, ту самую землянку, где их настигли казаки. Оказывается, он кружил по лесу. «Эй, кто там?» – окликнул его бабий заспанный голос, и он увидел Нюрку. С трудом поворачивая язык, он спросил:
– Чего ты здесь?
– Ничего... Бросили они меня. А Ваню убили.
– Здесь же убили?
– Ага. Зарыла его.
У Серого кружилась голова – он сел, он не хотел больше двигаться.
– А казаки?
Она рассказала – казаки, конечно, схватили ее. Бить не били. Казаки баб не бьют.
– Накормили на год вперед? – спросил он вяло.
– Еще бы. Кто им мешал. – Нюрка погладила свои плечи, скользнула руками по груди; огладилась, словно отряхнулась.
Они поели остатками казачьей еды, погрызли зайца.
– Светать скоро будет.
– Ага.
Он лег подремать, а она все горбилась над котелком, чистила. Серый влез в землянку и зарылся в солому на час-два, как-никак, а под крышей. На Нюрку напали благочестивые мысли: она всплакнула, она думала, что с утра обязательно попросит Серого больше не воровать, попросит полюбить Бога и жениться на ней, на Нюрке, а иначе как ей вернуться в поселок. «Что?» – Серый не понимал, а Нюрка уже жарко шептала ему на ухо, прилезла к нему в солому, уговаривала. Тело Серого болело, горело, особенно ноги. А Нюрка ластилась и уговаривала: «Поженимся... Женой буду... верной». Он начал стонать: оставь же ты меня в покое. Он думал, что надо бы встать и, пока свежо, уйти подальше в горы, но тут Нюрка неосторожно придавила ему плечо, и он потерял сознание. Увидев, что он недвижим, Нюрка заревела и стала его проклинать:
– Сволочуга ты серая. Будь ты проклят, и ты, и род твой, и твое потомство...
Она билась головой о низкие бревна землянки:
– ...И чтоб не спалось тебе отныне нигде! И чтоб покоя ты ночами не находил! И чтоб смерть стерегла тебя страшная! – Потом она вытерла слезы и осторожно вытащила Серого из землянки. Она подняла его, он не понимал в короткие просветы сознания, что с ним происходит, – она вела его к дороге, бережно и крепко прихватив руками, она чуть ли не на себе тащила его. Ей вновь думалось, что главное добраться до дороги и что в первом же поселке с церковью батюшка пожурит ее, заставит покаяться, простит воровство Серому и обвенчает их. Потом они сядут на телегу и приедут в дом, где мать и где сестренка; и тетка Луша, поздравляя, принесет давно обещанные красные и белые ленты.
...Первое, что, очнувшись, увидел Севка Серый, это колесо; из втулки жирно выступал деготь, колесо было запыленное. Он понял, что они оба стоят у дороги – Нюрка и Серый – и Нюрка его поддерживает. Сам стоять он не мог. Он пошатывался. «Эй! – кричала Нюрка. Она остановила проезжающую телегу и уговаривала: – Эй, подвези-ка нас... Нам недалеко. А это – мой мужик».
– Чего он у тебя на ровном месте колышется?
– Да побили.
– Вижу... Кто же это?
– Нашлись люди добрые. Мне бы с ним до церкви доехать – обвенчаться нам надо.
– Невтерпеж? – Возница, молодой, и смешливый, и белолицый, и хваткий, подошел ближе.
Но Серый мутным взглядом только и видел колесо да его сапоги, деготь на колесе и на сапогах деготь; головы поднять он не мог.
– На погост его, а не в церкву... Нет, что ли, вокруг людей поздоровее? Хотя бы и я!
Парень шлепнул Нюрку по заду, она взвизгнула. Осторожно клоня, они вдвоем положили Серого на телегу – тронулись. Сначала Нюрка сидела рядом с Серым. Он процедил сквозь зубы: «Тряско мне...» – «Потерпи». – Потом Нюрка пересела ближе к вознице. Одной рукой он правил лошадьми, другую смело пустил по бедрам Нюрки. Она била его ладонью. Оба смеялись.
Дорога пошла сильно вниз – к ручью. Парень сдерживал лошадей как мог, потом пустил. Когда телега с лету загрохотала по гальке, тело Серого сместилось, голова перевесила, и он вывалился, больно вскрикнув и не понимая, что случилось. «Э-гей!» – кричал молодой возница, и лошади, не теряя разбега, тем же лётом взбирались теперь в гору. Оба не заметили. Нюрка оглянулась уже на самой горе – Серый мертво лежал в ручье. Она что-то сказала вознице,
– А пусть попьет, – громко и лихо ответил тот. И хлестнул лошадей.