– А в Англии зачем идиоты? Это было сказано для внешнего употребления. Черчилль был мастером дезы. Не забыли, он получил Нобелевскую по… литературе? Вот если бы этих попугаев отправить прямо к Черчиллю… Туда, где он сейчас…

– В смысле, в ад?

– Да, в самый большой котел.

Я поинтересовался у Карашахина:

– Вы подготовили материалы по демографии?

Он кивнул:

– Я собрал и распределил по рубрикам массу материала, вы ведь не сказали, что именно вам нужно. Но вкратце… если брать по народонаселению, то весь мир состоит из Китая, Индии и Запада. Это девять десятых всего человечества, остальное – исламский мир, но о нем разговор особый. Китай сейчас ограничивает рождаемость, но вы понимаете, что стоит власти снизить драконовы меры, как китайцы расплодятся по всей поверхности планеты, заселят горы и дно океанов. В противоположность Китаю Запад, в том числе и Россия, просто не знают, как стимулировать рождаемость.

– Увы, – ответил я.

– Вы знаете, что население России в следующем году снизится еще на шесть миллионов человек? Причем в трудоспособной части – втрое! Работать будет просто некому. Для сравнения: в начале двадцатого века в России жил каждый десятый человек планеты, в СССР – каждый двадцатый, сегодня – каждый семидесятый, а еще через двадцать лет – будет каждый двухсотый.

Я поинтересовался:

– А что с исламским миром? Насколько я понимаю, вы его выделили в отдельный файл?

Карашахин кивнул, лицо озабоченное, время от времени бросал встревоженные взгляды на Каганова. Тот кашлянул, сказал очень вежливо, предельно вежливо:

– Господин президент, совершенно не случайно, а после более тесного взаимодействия с господином Сигуранцевым у меня есть некоторые интересные данные. К примеру, одни страны лопаются от перенаселения, другие жестко ограничивают рождаемость, третьи избыток рождаемости очень умело и энергично сбрасывают в другие страны. Ежегодно несколько миллионов мусульман правдами и неправдами, законно и незаконно внедряются на территорию стран Европы, там приживаются, создают замкнутые анклавы. У меня есть, как я уже сказал, интересные… ну просто интереснейшие данные! Я просил бы принять меня через два-три дня абсолютно приватно…

Наши взгляды встретились, я ощутил нехороший холодок вдоль спины.

– Хорошо, – ответил я негромко. – Жду ваши… наработки.

Каганов слегка поклонился, отступил и неслышно удалился. Мне показалось, что он старается не встречаться с остальными членами правительства.

Карашахин проводил его задумчивым взглядом.

– Ну и фортели выкидывает министр финансов, – заметил он. – Что это с ним?

– Мы все сейчас ведем себя не так, – сказал я, – как держались всю жизнь.

– Это так, – проговорил он, вздохнув. – А началось с вас… Момент истины, так вроде называется это состояние?

– Что там еще в списке? – спросил я нетерпеливо.

Карашахин пробежал глазами по бумаге.

– Все по мелочи… разве что два часа назад закончилась самая крупная за последние годы демонстрация в Японии.

– По поводу Курил?

– Да, северных территорий, как они это называют. Начали собираться на окраинах, а закончили многотысячным митингом у стен нашего посольства. Несколько часов здание блокировано. Полиция наблюдала со стороны, не вмешивалась.

Ксения впустила Гусько, он вошел тяжелый, но мобильный, как молодой носорог, я протянул ему руку, он вежливо пожал, сразу же спросил:

– Слыхали? Снова Курилы требуют…

– Как раз об этом и говорим. А вы откуда узнали?

– По авторадио, пока сюда ехал.

Я сдвинул плечами, на душе гадко, пробормотал:

– Со слабыми не считаются… При Сталине никто не смел пикнуть о передаче им островов. А теперь того и гляди Дальний Восток восхотят. Как у нас там с ракетными установками? Думаю, что, если поставить в районе Владивостока несколько комплексов, языки втянут в задницы.

Карашахин сказал многозначительно:

– Там есть наши комплексы. Надо только снабдить ракеты ядерными боеголовками.

– И что мешает?

Он развел руками:

– Ничего. Нужна только политическая воля… которой у нас традиционно нет.

– Уж так и традиционно?

– Ну, начиная с кончины эпохи Иосифа Виссарионовича. Даже с середины эпохи Хрущева…

Я сказал размеренно, стараясь, чтобы голос звучал не чересчур торжественно, будет выглядеть напыщенно, не слишком сниженно, а так, обыденно:

– Теперь – есть.

Он едва не взял под козырек, глаза свернули триумфом, вот так и открываются государственники, но, будучи человеком лояльным, сказал предостерегающе:

– А как насчет того, что мы подписали бумаги…

Я отмахнулся:

– США наплевали на все договоренности. А что это за бумаги, если обязательны только для одной стороны? Мы пока что не подписывали капитуляцию.

Гусько смотрел радостными глазами, по широкому массивному лицу расплывалось счастливое недоверие. Он даже руки прижал к груди, как будто молился, глубоко вздохнул.