Эмигранты. Поэзия русского зарубежья
вернуться

Бунин Иван Алексеевич
Шрифт:
И снова ровный гул широких вод. Кукушка. У колодца молодицы. Зеленый луг. Веселый хоровод. Канун на небе. В черном — бег зарницы. Костер бродяг за лесом, на горе, Про Соловья-разбойника былины. «Ау!» в лесу. Светляк в ночной поре. В саду осеннем красный грозд рябины. Соха и серп с звенящею косой. Сто зим в зиме. Проворные салазки. Бежит савраска смирною рысцой. Летит рысак конем крылатой сказки. Пастуший рог. Жалейка до зари. Родимый дом. Тоска острее стали. Здесь хорошо. А там — смотри, смотри. Бежим. Летим. Уйдем. Туда. За дали. Чу, рог другой. В нем бешеный разгул. Ярит борзых и гончих доезжачий. Баю-баю. Мой милый! Ты уснул? Молюсь. Молись. Не вечно неудачи. Я снаряжу тебя в далекий путь. Из тесноты идут вразброд дороги. Как хорошо в чужих краях вздохнуть О нем — там, в синем — о родном пороге. Подснежник наш всегда прорвет свой снег, В размах грозы сцепляются зарницы. К Царьграду не ходил ли наш Олег? Не звал ли в полночь нас полет Жар-птицы? И ты пойдешь дорогой Ермака, Пред недругом вскричишь: «Теснее, други!» Тебя потопит льдяная река, Но ты в века в ней выплывешь в кольчуге. Поняв, что речь речного серебра Не удержать в окованном вертепе, Пойдешь ты в путь дорогою Петра, Чтоб брызг морских добросить в лес и в степи. Гремучим сновиденьем наяву Ты мысль и мощь сольешь в едином хоре, Венчая полноводную Неву С Янтарным морем в вечном договоре. Ты клад найдешь, которого искал, Зальешь и запоешь умы и страны. Не твой ли он, колдующий Байкал, Где в озере под дном не спят вулканы? Добросил ты свой гулкий табор-стан, Свой говор златозвонкий, среброкрылый — До той черты, где Тихий океан Заворожил подсолнечные силы. Ты вскликнул: «Пушкин!» Вот он, светлый бог, Как радуга над нашим водоемом. Ты в черный час вместишься в малый вздох. Но Завтра — встанет! С молнией и громом! 3 июля 1924 Шатэлейон

Дюнные сосны

Взвихрены ветром горбатые дюны, Бор взгромоздился на выступ откосный. Ветер качает зеленые струны, Ветки поющие, терпкие сосны. Голос безгласия, Север на Юге, Ветру покорствуя, редко немые, Те — перекручены в дикие дуги, Те — как у нас, безупречно-прямые. В этих лесах не курчавится щебет Наших веселых играющих пташек. В зарослях ветер лишь вереск теребит, Нет здесь — знакомых нам с детства — ромашек. Не закачается дружная стая Солнышек желтых и луночек белых, Пахнут лишь капли смолы, нарастая, Ладан цветет в ветрохвойных пределах. Ландыш не глянет. Кукушка не стонет В час, как везде — хороводами вёсны. Ветер песчинки мятелями гонит, Медью трезвонит сквозь дюнные сосны. Если б — «Ау!» — перекликнуться с лешим, С теми тенями, что век с нами юны… Грустные странники, чем себя тешим? Гусли нам — сосны, и ветки их — струны. Вся моя радость — к обветренным склонам Горько прильнуть, вспоминая и чая. Если б проснуться в лесу мне зеленом, Там, где кукует кукушка родная! 6 сентября 1926

Колодец

Сполна принявши в сердце жало, С зарей прощаясь золотой, Голубоглазая упала В колодец с чистою водой. Колодец смертью был отравлен, Исчезла радость на пути. И людям властный знак был явлен От этой влаги отойти. Ветвей зеленая завеса Сплелась над жуткою чертой. И тишь и чарованья леса Сошлись, колдуя, над водой.