— Гм... Впрочем, правая рука не всегда знает, что делает левая...

Впереди показался холоп Говарда — нес, согнувшись, на спине громадную плетеную корзину, и Гульча не успела выяснить, что пещерник имеет в виду. Беглецы вжались в стену, работник шел прямо на них... Они увидели вытаращенные глаза, красное от натуги лицо, на них дохнуло мощным запахом чеснока и жареного мяса, и человек протащился мимо, вяло постанывая под тяжестью корзины. Он даже задел Гульчу локтем за обнаженную грудь, и она раскрыла было рот для вопля, но холоп протащился мимо, оставив за собой зловонное облако. Гульча покосилась на Олега. Покрытый грязью, он был почти неразличим на фоне стены. Пещерник криво улыбался ей разбитым лицом.

Выждав малость, он приоткрыл дверь, прислушался, кивнул Гульчачак. Она выскользнула за порог, поежилась. Была холодная ночь, яркие звезды смотрели бесстрастно. Олег тихонько отпустил дверь, схватил девушку за руку.

Поблизости лениво тявкал пес, и Олег повел Гульчу вдоль сараев. Они перелезали через низкие заборы, карабкались через кручи камней, ползли под телегами. Пещерник посматривал на небо, слюнил палец, определяя направление ветра. Гульча ежилась от холода, пугливо оглядывалась — двигалась чересчур медленно.

— Не догонят? — спросила она с дрожью в голосе.

— Кто знает... Зависит от Говарда, насколько невтерпежь. Задержку понимает: те двое забавляются с тобой на моем трупе... Потом пошлет третьего, поторопить...

Плечики Гульчи передернулись. Они шли задворками, дома оставались позади.

Олег с трудом растянул разбитые губы в кривой улыбке:

— Ты ладная девушка...

Она зябко передернула плечами, чувствуя, как от холода кожа идет пупырышками:

— Что мне снять еще, чтобы выглядеть замечательно?

Разве что отскоблить грязь, подумал Олег. Он замедленными движениями стянул душегрейку, набросил ей на плечи:

— Ты хорошая... Маленькая, но отважная...

— У меня есть и другие достоинства, — отрезала она с вызовом.

Его огромная душегрейка, изорванная и в запекшейся крови, висела на ней, как шуба. Гульча куталась, зубы выбивали дробь. Олег держался за плечо Гульчи, другой рукой опирался на меч, как на посох.

— Если уцелеем, — сказал он сипло, — надо бы проверить эти твои достоинства. Мне кажется, врешь...

— Как ты собираешься проверять?

— Вернемся, сразу снасильничаю.

— Все обещаешь да обещаешь! — обвинила она оскорбленно.

Олег часто сплевывал сгустки крови, опираться на меч почти перестал, и Гульча заметила, что шаг пещерника стал шире. Силы возвращались к нему быстро, словно у него, как у кошки, было девять жизней.

— Куда идем? — спросила она. — Впереди ночь!

— Говард пошлет головорезов на постоялый двор... Затем начнут искать по другим постоялым дворам, корчмам, обыщут караван-сарай багдадских купцов... Это займет их надолго.

— А где будем мы?

Олег закашлялся, выхаркнул сгусток крови. Дышал он с хрипами, но грудь уже вздымалась мощно, глубоко. Гульча заметила, что он на ходу щупал ребра, суставы, морщился, но костоправил усердно, и Гульча вспомнила, что он вылечил Морша от тяжелейшей раны, другие лекари признали бы ее смертельной.

Впереди начала подниматься черная стена, закрывая звезды. Над самым краем плыл узкий серп луны, заменяя заснувших стражей. На угловых башнях горели смолистые факелы, видно было, как вниз срывались огненные капли смолы. Гульча искоса поглядывала на молчаливого пещерника: ворота заперты, возле них дремлет чуткая стража. Полезет через стену? Он и через бревно не перешагнет...

Она стучала зубами, босые ступни задубели, покрылись ссадинами.

Гульча не заметила, когда исчезла крепостная стена. Как-то мало-помалу уменьшалась, таяла в ночи, и вот уже спускаются по крутому склону, скользят, цепляясь за вбитые в землю колья, заостренные кверху. Гульча тащилась за пещерником, сцепив зубы. Тот был на последнем издыхании, хрипло стонал, харкал кровью, но упрямо полз, поднимался на четвереньки, замирал ненадолго — то ли терял сознание, то ли переводил дух, и снова они ползли, карабкались, пробирались.

Лишь очутившись внизу, Гульча поняла, почему нет нужды в крепостной стене. Берег был крут, высок, а внизу трясина — утопит любое конное войско. Пещерник повел по кромке трясины, нескоро выбрались на каменистую насыпь, долго брели, едва переставляя ноги.

Олег часто оглядывался на чернеющую за спиной стену и башни Города, высматривал камни, чтобы не оступиться, останавливался. Гульча молчала, ее губы посинели, распухли. Она боялась, что от холода не выговорит и слова, только запищит, и за эти муки возненавидит его и себя.