Шрифт:
— Какой дивный мир создал Господь, — сказал он с тихим удивлением. — Как-то сказал сарацинам, что у нас зимой вода становится твердой как камень, на смех подняли! А скажи им, что у нас неделями идут дожди, что мы проклинаем дожди и ливни — не поверят опять же. У них капля воды на вес золота, а мы не знаем, как от нее избавиться. Вся моя Британия — дремучий болотистый лес.
— И Русь, — согласился Олег.
— Тоже в Европе? Здешние леса — жалкий кустарник рядом с нашими. У нас жизнь проживешь, неба не увидишь! А здесь все насквозь, уединиться негде. У нас добраться из одного городка в другой, соседний — это опасное путешествие через болота, чащу, завалы, буреломы, опять же болота, болотца, болотища!
Олег невесело усмехнулся:
— У нас, когда какой князь вздумает идти на другого, сперва высылает отряды лазутчиков вызнавать дороги: после зимы везде новые озера, болота, разливы. Потом посылает половину войска, чтобы мостили дороги, расчищали
путь. Понятно, если такой князек откажется платить налоги — как принудишь? Себе дороже. Проще совершить новый поход на Царьград, чем на окопавшегося среди болот сидня!
Томас спросил с сомнением:
— Вся Русь такая?.. А как же кентавры?
— То Южная Русь. Иной раз по старинке зовут Скифией. Там все на конях, там простор, там не окоем, не виднокрай, а видноколо, виднокруг. Даже деревья — редкость, зато трава до пояса. Народ один, но одевается иначе, охотится иначе, другим богам молится, ибо в Лесу боги одни, в Степи — другие.
— Господь изрек: нет ни эллина, ни иудея! Если помыслить, то все мы единый народ, хоть и говорим на разных языках. И Божье повеление в том, чтобы снова стать одним народом!
Олег покосился с удивлением, в его негромком голосе таилась насмешка:
— Но кланялись именно твоему Богу? А если кто не захочет?
Томас стукнул огромным кулаком по горячей земле:
— Принудим. Для того Господь и вдохновил на великий крестовый поход — заставить язычников принять истинную веру!
Олег подвигался, словно лежал на острых камнях, сказал вполголоса:
— Да, мир меняется, ничего не скажешь... Раньше просто грабили. Так и объявляли: идем грабить Царьград. Идем на Персию за зипунами. Идем на соседа, дабы увести рабов, нагрести добычи, а что не унесем — сжечь... Теперь походы затеваем, чтобы нести в дальние страны культуру. Конечно, грабим по-прежнему, но об этом помалкиваем, научились стыдиться... Медленно мелют жернова культуры, но верно.
Томас сел, чувствуя, что его убеждениям нанесено оскорбление, спросил с достоинством:
— Ты о чем, сэр калика?
Олег тоже сел, посмотрел на солнце:
— Надо ехать. К вечеру прибудем в село, о котором говорил. А там расстанемся. Тебе в Британию, мне — на Русь. Впрочем, можешь отдохнуть еще, а я поеду.
Он поднялся, отряхнулся, оглушительно свистнул. Конь вскинул голову, нерешительно проломился к нему через кусты. Олег прыгнул в седло, опять же не касаясь стремян. Конь даже присел под тяжелым телом.
Томас подхватился, вскрикнул:
— А котел?
Олег помахал рукой:
— Возьми, тебе понадобится в пути.
— А тебе?
— Я привык довольствоваться малым.
Он начал поворачивать коня, и Томас закричал торопливо:
— Погоди, сэр калика! Я принимаю твое любезное предложение доехать до села вместе. Любая дорога короче, если есть спутник.
Лицо калики не выразило радости, похоже предпочел бы остаться наедине с мыслями о высоком, но Томас поспешно вылил остатки похлебки на горячие угли, сунул котел в мешок, торопливо напялил доспехи, даже не застегнув на спине пару важных пряжек.
В седло он влез с натугой, сам не пушинка — сто девяносто фунтов, шестьдесят фунтов железа, не считая меча, копья и щита, но конь под ним пошел привычно, тяжело бухая в землю огромными стальными подковами.
Обогнали телеги, нагруженные бедным домашним скарбом. Под навесом сидели женщины, дети, а мужчины управляли лошадьми — сухими, тонконогими, словно неистовый зной вытопил из них не только жир, но и мясо. Огромных франков провожали неприязненными взглядами, но когда Томас грозно зыркал на них через прорезь шлема, поспешно опускали глаза.
— Сэр калика, — внезапно сказал Томас. — Мы оба из Иерусалима возвращаемся на север... Могли бы еще не одни сутки ехать вместе!
Калика покачал головой:
— Я не жалую боевые забавы.
— По крайней мере могли бы ехать вместе еще долго! А если придется браться за меч, то справлюсь один.
Он прикусил язык, вспомнив, что калика был свидетелем того, как он «справился»: сам выхаживал, отпаивал травами, перевязывал раны.
— Нет, — ответил калика твердо, и Томас понял, что ничто не сдвинет калику с его решения. — Я другой. У тебя совсем другая дорога, как и в жизни. К тому же ты что-то скрываешь... Я чую странность. Большую странность. И непонятную опасность, что связана с тобой.