Волосы зашевелились от ужаса и отвращения, он с усилием поднял руки, как утопающий, что хватается за свисающие корни деревьев, ухватился за обереги. Кончики пальцев торопливо забегали по крошечным деревянным фигуркам, отыскивая успокоение, спасение, лазейку между расставленных ловчих ям, ловушек и западней.

Томас против ожидания вернулся с огромной охапкой крупных толстых жердей. На вопрос о Чачар пожал плечами, указал неопределенно на север. Олег вскипятил настой из трав, он их собирал постоянно, даже на ходу свешивался с коня, срывал верхушки цветов, а при необходимости — останавливал коня, слезал, выкапывал целиком, стараясь не повредить корешки. Процедил, убирая накипь, дал отстояться. Томас лег у костра, слабо улыбаясь: даже от запаха отвара переставала болеть голова, прибывали силы.

От ближайших деревьев тени удлинились, слились в сплошное черное покрывало. Багровый свет солнца поднимался все выше по стволам деревьев, угрожая вскоре соскользнуть с вершинок, исчезнуть. Голубое небо становилось темно-синим, в правой половине начал проступать бледный полумесяц, заблистали первые звезды.

— Где ее упыри носят? — спросил Олег в сердцах.

— Ищет целебные травы, — ответил Томас с неловкостью. — Старается, сэр калика. Я сам не рад, что взвалил на наши головы эту обузу, но так уж получилось!

Постанывая, он вылез из железного панциря, разложил железные части поближе к огню, прожаривая от личинок зловредных мух.

— Где она видела здесь целебные травы? — пробурчал Олег с невольным презрением.

— За рощей. К тебе подлащивается. Ты больно грозен, суров. Она тебя боится.

— За рощей? — повторил Олег встревоженно. — Далековато. Не успеет обернуться до ночи.

— Взяла коня, — ответил Томас виноватым голосом. — Старается! Грех такую овцу винить. Господь таких прощает.

— Сэр Томас, у нее же ветер в голове!.. Как можно было отпустить?

Томас с неловкостью отвел взор, щеки его окрасились румянцем:

— Сэр калика, я был в сложном положении. Я говорил о своей верности прекрасной Крижине, а она — что нас никто не видит! Я о том, что Пречистая Дева осуждает даже помыслы, а она — что ты уже спишь, а если не спишь, то варишь зайца с такими специями, от которых полыхает пожар в крови...

Олег хмуро молчал, слова Томаса доходили как сквозь вату. В разгоревшемся костре пламя стремительно менялось, сгущалось кроваво-темными тенями, высвечивалось оранжевым, почти белым, и также стремительно метались призрачные всадники, летели стрелы, рушились башни, горели города.

— Не поискать ли? — слабо предложил Томас, но не шевельнулся.

Олег покосился на темное небо, где звезды проступали целыми роями, покачал головой:

— Не успеваем. Уже темно, следы не различишь. Если не вернется сама, на зорьке поедем искать. Ночи здесь летом короткие, не успеешь соснуть, как рассветет.

Томас продрог, проснулся от холода. Костер прогорел, на светлеющем небе вырисовывалась гигантская фигура, что уносила седла, перевязи с мечами, копье Томаса. В сторонке фыркали кони, звучно хрустели сочной травой. Темная фигура приблизилась к коням, начала седлать, лишь тогда Томас стряхнул сонное оцепенение, вскочил, ежась, передергиваясь всем телом.

— Не явилась?

— Упустил, — ответил Олег мрачно, — поедем искать.

— Прости, сэр калика. Моя вина... Вдвойне. Лучше бы оставить ее в том домике.

Они взобрались на коней, Томас спохватился, поблагодарил небрежным кивком — все-таки сэр калика не обязан седлать коня для него. Хоть и простолюдин, но из свободных, не зависимый виллан, не посаженный на землю иомен. Если выказывает уважение, то и ему надо отвечать тем же, так завещала Пречистая Дева Мария.

— К роще? — спросил Томас.

— Езжай. А я проеду левее. Там спуск, ручей, а возле него много травы, разных корешков. Целебных и... ядовитых.

Томас унесся в сторону рощи, а Олег пустил коня легкой рысью, всматриваясь в траву, где часто встречались следы копыт оленей и кабанов, а зеленые стебли были примяты лежками мелкого зверья.

Когда он ехал через распадок, заросший редким кустарником, услышал, как за дальними ветвями что-то шелохнулось. Олег мгновенно скатился с седла, перекатился по земле, избегая стрелы или летящего ножа, застыл за пышным кустом, держа ушки на макушке.

Стояла тишина, разве что кузнечики трещали беззаботно, бабочки порхали непотревоженно — даже над тем подозрительным кустом. Конь Олега остался на месте, с хрустом хватал свежие зеленые листики, раздраженно подергивал ушами, отгоняя огромную стрекозу, что упорно пыталась сесть на торчащие мохнатые кончики. Олег тихонько шепнул коню, чтобы не дергался: хозяин знает, что кобыле делать, а коню и подавно, тихонько двинулся короткими перебежками, пригибаясь за кустами — швыряльный нож держал наготове.