Шрифт:
…А с цветком! Да у меня шкаф справочной литературы по фауне, зоологии, языку, и, если мне нужно было бы „уточнить“, не беспокойся, уточнил бы, да и с детства знаю — саранка растет луковкой, луковка состоит из плотно прилегающих маслянистых лепестков — в детстве этим объедался до блевотины. Это ж мое, авторское желание, чтобы цветок возрос цветком, это мечта о возрождении… человеческой души и жизни — и это надо объяснить людям, которые где-то учились, что-то помнили…
Что я делал бы, если бы у меня не было сотен и сотен читательских писем, в том числе и от охотников, как один из них пишет из Москвы… — одобрение опытного таежника.
…А первым читателем рукописи „Царь-рыба“ был Евгений Городецкий, бывший начальник геологической партии, базирующейся в Туруханске, облазивший все окрест, человек, окончивший Томский университет, ныне редактор издательства и писатель. С ним-то я и был на Нижней Тунгуске, ему и доверил „контроль“, ибо человеческая память инструмент, хотя и хороший, да несовершенный, и я… уже будучи опытным писакой, не мог полностью довериться и сделал, как делают все пишущие и вообще работающие люди.
Поблагодари, Феликс, за то Костина, что он еще что-то читает, но скажи ему, что в горе русские люди… становятся если не внимательней, то добрее друг к другу и называют человека трижды раненного на войне и по 14 раз переписывающие рукописи от руки… нельзя им себя в пример ставить. Одно дело ездить по Оби, а другое — Енисей. Я по Оби от Салехарда до Кызыма…
…Бригада, что описана в „Ухе“, существует у Антония на Кубинском озере в 70 км от Вологды, а я ее на Боганиду перенес…
Вот так-то учить старших! Поклон и здоровья отцу и всем близким. Можешь переслать это Костину, если почерк разберешь…»
23 сентября 1979 г.
«Дорогой Феликс!
Шлю тебе ответно книгу, тут про медведей, как толковали, очень мало — два из трех рассказов мною написанных в жизни — они когда-то печатались в „Знамени“, но третий рассказ „Бедный зверь“ — детгизовский „отцам“ и „мамам“ показался очень жестоким, будто вся наша жизнь, особенно у зверя, вполне идиллическая!
Все лето я пробыл в Сибири, бывал и недалеко от тебя — в Игарке и даже на Гарбичиан летал — рыбачил. Ездил и еще кой-куда, ездил бы и больше, да отец умирал и 5 сентября мы его с большим горем схоронили — рак печени. Погубил он себя вином. И хотя последние пятнадцать лет жил с нами, пил при каждом подходящем случае. Ну, да Бог ему теперь судья, а не люди. Жалко все равно очень. Ушел от нас последний старик.
В будущем году, если не зарежут сценарий, начнутся съемки двухсерийного фильма „Царь-рыба“ где-то в районе села Бор и поселка Ворогово, на Осиновских порогах.
На всякий случай сообщаю свой деревенский адрес (я купил дом в родном селе) — Красноярск, п/о Овсянка, ул. Щетинкина, д. 26.
Об отце я поговорю, конечно, но я уже перестал верить всем. Кругом обещают, обещают и… врут. Совсем трудно стало печатать молодых — сколько ни проталкиваю, не идут, и чем талантливее человек, тем его труднее стало напечатать.
В. Астафьев,
г. Вологда».
Написано в 1980-е годы на поздравительной открытке.
«Дорогой Феликс!
Прости меня великодушно. „Тайгу“ получил [88] . Рад был безмерно. Я еще на выставке облизывался, глядя на нее. Хотел поблагодарить, да видно замотался, начал работать. Зима у нас хорошая — легкий морозец, солнце, чувствовал себя бодро, вот и потянуло на „творческие подвиги“. Кажется, удалось мне пристроить книгу Крутовской в Москве [89] .
До весны я буду дома, потом поездка… в Овсянке буду с мая месяца. Заезжай, буду рад еще раз побывать на Столбах, а пока поздравляю с Новым Годом! И всем желаю доброго здоровья…
88
Имеется в виду фотоальбом «Тайга» (М.: Физкультура и спорт. Фото Р. В. Дормидонтова, текст Ф. Штильмарка с цитатами из романа «Царь-рыба»).
89
Елена Александровна Крутовская — зоолог заповедника «Столбы», автор ряда книг о животных.
Ваш Виктор Петрович».
6 февраля 1982 г., г. Красноярск.
«Дорогой Феликс!
Это хорошо, что летом ты поедешь в низовья [Енисея]. У меня в устье Подкаменной [Тунгуски] живет преданнейший школьный друг Вася Баяндин (работает в экспедиции) и стоном стонет, зовет к себе… и я наверное соберусь летом… Однако, когда поедешь, не минуй меня здесь, в Овсянке ли, найди. Надо кое о чем потолковать, и жена моя на Столбах не была. Хорошо бы снова, рано утром, до нашествия орды, побывать там, среди дивной и удивительной тайги. Я ведь теперь тоскую по Столбам и по ручью тому светлому, из которого пили; они-то, лес и камни, не виноваты, что мы такие мудаки; и две дамочки не поделили „любви к природе“ меж собою [90] ; они (леса) умнее нас и величавей, если дерево падает и срывает с другого дерева кору, обламывает ветви, отряхивает хвою, оно, дерево, лишь простонет, согнется и начинает восстанавливаться и… лепить самое себя. Нам бы такое мудрое терпение на работе, не навязанное, а естественное, от жизни идущее…
90
Здесь подразумевается конфликт двух сотрудниц заповедника.
Феликс! Я ведь посылал вам „Посох памяти“ — изданную книгу в „Современнике“, в библиотеке „О времени и о себе“, послал в ответ на „Тайгу“. Неужели пропала?! Осенью в Ленинграде пропало разом семь бандеролей с 4-м томом собрания сочинений. Бандитизм! Неуязвимый!
А может, ты имеешь в виду книжку „Древнее, вечное“, изданную „Советской Россией“ в библиотеке „Писатель и время“? Это маленький такой сборничек. В любом случае напиши, и я уж отправлю тогда ценной бандеролью. Что делать? Обезоруженный стоишь, а тебе карманы выворачивают, и еще лыбятся при этом!