— Значит, видел?

— Видел и по-честному сказал.

— Ото, тебе засчитают на суде.

— Засчитают, жди… — усомнился Пуханов. — Но это доказательство моего полного раскаяния.

— Да… Так какой же он из себя? — спросил Крикун так, как будто и не задавал этого вопроса раньше.

— Какой-то лохматый…

— Лохматый? — удивился Крикун. — Так…

— Волосы у него пластами во все стороны, густые с проседью. И вообще, лицо у него приметное.

— Чем же?

— Оно — как у крота: остроносое, с маленькими глазками, а над ними шапка лохматых волос.

Крикун редко улыбался, но на этот раз, услышав о кроте, скривился в доброй улыбке.

— Значит, лохматый, как я понимаю, такой вихрастый? Да, а уши?

— Уши? Большие, оттопыренные. Усы и бородка жиденькие, как у дьячка.

— Значит, наверное, отпускает, еще не отросли, — рассуждал Крикун и поинтересовался цветом бороды и усов. Пуханов не помнил и ничего определенного на этот счет сказать не мог, но дополнил описания одежды:

— …Был при галстуке. Галстук — трубочкой, скрутился… Пиджак также мятый, с верхними накладными карманами.

— Кто же это такой? — как бы себя спрашивал Крикун.

Пуханов пожал плечами.

— Где ты его видел?

— Я же сказал, в Екатеринодаре, на улице.

— Ото, я не о том тебя спрашиваю, — буркнул Крикун. — Где ты его видел в Турции? Там столько болтается беляков, и как ты его там запримитыв? Ну и память у тебя…

— Видел я его там в порту, на судне «Гурдистан», бывшем «Владимире», в матросской робе, а то судно, на котором я отправился в Новороссийск, стояло рядом, бок о бок.

— Ты с ним говорил?

— Нет, разговора не было, а с другими перебрасывался от нечего делать. Один мне даже на ухо шепнул, что команду набирают в Россию. Наш «Эттихад» отчалил от стенки в темноте, а «Гурдистан» остался в порту.

Крикун все время пристально смотрел на Пуханова и не заметил каких-то признаков выдумки или стремления наговорить того, чего не было. Тот что-то припоминал, надолго задумываясь над ответом. Кое-что Пуханов дополнил к тому, что показывал раньше, но Крикун тут же решил проверить его.

— А ты мог бы его узнать на фотографии?

— Смотря какие фотографии…

— На шо намекаешь? — не понравилось Крикуну рассуждение Пуханова.

— Ежели фотографии старые — это одно, а на теперешних — не знаю.

— Опять за свое? — строго спросил Крикун. — Вижу, куда гнешь: значит, при царе и фотографии были лучше, чем теперь? Так или не так?

Пуханов именно это имел в виду и понял, что Крикуна даже скрытыми намеками не провести. Сидел перед ним молча, потупив глаза.

— Ото, вижу, дошло, — заметил, довольный, Крикун. Вынул из стола несколько фотографий разных размеров, гражданских и военных, и разложил их перед Пухановым: — Ото, погляди.

Всех лиц, заснятых на фотокарточках, Крикун знал. Они арестованы и находились под стражей или были отпущены после допросов домой. Пуханов смотрел внимательно, некоторые фотокарточки брал в руки и не торопился положить на место. Не торопил его и Крикун.

— Нет, — сказал Пуханов.

— Значит, тут нет того?

— Нет.

Крикун был доволен тем, что ему по ходу разговора пришла в голову мысль о проверке, которая убедила в том, что Пуханов не водит его за нос.

«Значит, надо искать, — отметил про себя Крикун. — Запросить Новороссийскую ЧК и другие: не появлялся ли в наших портах «Гурдистан»? Да и в приметах есть кое-что новое… Ото, не дело, что контра, прибывая из-за границы, долго разгуливает руки в брюки по Кубани», — ожидал он такого примерно упрека от начальника отдела.

С новой энергией Крикун принялся за розыск.

Следствие по делу Малогутия и его банды подходило к концу. С каждым ее участником разбирались в отдельности. Определялась степень вины арестованных, готовилось обвинительное заключение для передачи материалов дела в суд. Некоторых примкнувших к банде казаков, тяготившихся пребыванием в ней и искавших удобного момента, чтобы сбежать домой, освобождали из-под стражи. По каждому случаю советовались с Гуляевым. Только после того, как Николай Васильевич заверял, что участник банды никого лично не убил, принималось решение об освобождении. Освободили и Гуляева, оказавшего неоценимую помощь следствию.

Разговор о поездке за границу, начатый с ним Фроловым, продолжили Смиренин Василий Васильевич и Крикун.

Поздним вечером, когда часовая стрелка на звонких ходиках приближалась к двенадцати, Василий Васильевич пригласил к себе Гуляева. На столе по случаю предстоящей важной беседы Крикун приготовил три большие кружки с кипятком, заваренным вишневыми ветками, а на бумажке по два полукруглых тонких кусочка сахарной свеклы, побывавшей перед этим в жаркой печке. Мягкая тушеная свекла напоминала сладкий мармелад, о котором в это голодное время у участников чаепития остались только одни воспоминания.