– Мудрецы говорят, что, когда мы умираем, наши тела становятся землею. Когда я умру, то уйду в свою землю… В которой сейчас мой дед, которого я так любил, его отец и отец его отца, все их братья и сестры! Мне ли не защищать землю, что вся из моей родни?.. Ту самую, что и есть моя кровная родня?

Аснерд громко кашлянул. Когда кашлял воевода, это было похоже на звук лопающегося льда в весенний ледоплав. Сейчас же светильники по всему огромному залу колыхнулись, а ближайшие погасли, как под ударом сильного холодного ветра.

– Мы все устали, – сказал он мирно, – все мы злые. Мне кажется, что с послами ваш пресветлый тцар уже не только все обговорил, но и опустошил винные подвалы…

Черево провел ладонью по лицу, а когда убрал, глаза снова были острые и осторожные.

– Ты прав, воевода. Нас уже тошнит друг от друга. Вы предпочитаете откровенность, так вот я вам и дал… откровенность. Эй, Липяк!.. Сбегай узнай, примут ли нас?

Молодой воин умчался, а воевода подошел, могучая длань похлопала Черево по плечу.

– Откровенность – удел сильных. Нас с Вяземайтом тошнило друг от друга, но в битвах мы не раз прикрывали друг другу спины. А вот льстецы страшнее…

Черево слабо улыбнулся.

– У нас говорят, бойся человека, что не ответил на удар.

Придона трясло так, что он слышал, как стучат его кости. С обеих сторон проплывают отвесные стены гор с выглядывающими оттуда драконами, глаза горят, из пастей огонь, но стены – не горы, да и драконы – всего лишь светильники в виде страшных голов. Под стенами зачем-то народ в пестрых одеждах…

Черево остановился перед дальней дверью. Двое стражей гигантского роста, таких не отыскать даже в Артании, застыли, как каменные статуи. Черево с усилием выпрямился, раздвинул плечи. На лице бера появилась значительность.

– Нас ждут, – сообщил он.

Стражи пристукнули древками копий, сделали по шагу от двери. Черево вздохнул, его белые пухлые пальцы легли на украшенную золотом массивную ручку двери.

Придон задержал дыхание. Дверь медленно отворялась, из помещения навстречу ударил яркий свет, словно дверь ведет не в другой зал, а в мир залитого солнечным светом золотого песка.

За спиной Придона пробормотал проклятия Аснерд. Старый воевода толкнул его в спину. Придон со стыдом ощутил, что проклятие в его адрес. Он заставил деревянные ноги передвигаться.

Из зала слышались веселые голоса, женский смех. Дверь открылась, Придон деревянными шагами двигался за Скиллом. Аснерд и Вяземайт вошли свободно, словно в артанскую конюшню, переговаривались, блики от светильников красиво играют на их обнаженных плечах, похожих на морские валуны. Придон заставил себя вспомнить, что он и без коня выглядит сильным и красивым, а его здоровая молодая кожа блестит, словно натертая маслом. Он с усилием выпрямился, заставил себя смотреть прямо перед собой, не дергая головой, не бросая взгляды по сторонам.

В помещении два стола. Один поменьше, за ним сам великий тцар Куявии, могучий Тулей, он все в том же халате, будто и не снимал. Справа его управляющий Шажард, слева место осталось пустым. Сердце Придона сразу оборвалось в пропасть. На другой стороне стола четыре места, все свободные, а в трех шагах другой стол: длинный, уставленный самой разной едой, по обе стороны сидят очень красивые женщины. Придон видел, как Скилл сразу засмотрелся на них, Олекса и Тур выпрямились, Аснерд перестал хохотать и принял вид значительный, а Вяземайт укоризненно покачал головой. Черево поклонился еще издали.

– Светлый тцар, прости, я снова со своими гостями… Тцар кивнул ему на второй стол, а артанам указал на места за своим столом. Сам он сидел свободно, величественно, руки на широких подлокотниках, резная спинка покрыта для мягкости и удобства шкурами барсов, сам тцар даже в халате выглядит роскошным и внушающим поклонение, на голове расшитая золотом шапка. Лицо приветливое, но в глазах злое торжество.

Придон с благодарностью взглянул на Щажарда. В этот момент хотелось сделать для него что-то хорошее, важное. Это тот, который не дал тцару прогнать их сразу.

На середине стола горят как жар широкие кубки из чистого золота. Огромные рубины блистают по ободкам, словно капли крови великанов.

– Садитесь, – сказал Тулей почти благодушно. – Мы решили за это время, что негоже любящему отцу принуждать родную дочь… Словом, она сейчас придет. Одевается к обеду… У вас, как я слышал, и к обеду, и к ужину женщины идут в одной и той же одежде? Гм, какие дивные бывают обычаи!.. Словом, как я уже сказал, пусть Итания сама скажет… Я не стану мешать счастью своего любимого ребенка. Как скажет, пусть так и будет!