Придон пощупал Олексу, цел ли, побежал от храма. В спину трижды догоняли волны жара, а запах гари и горелой земли стал сильнее. Они были почти на другой стороне площади, когда грохнуло совсем оглушающе. Сильный удар между лопаток бросил его на землю, но опять он успел извернуться. Олекса почти не ушибся, но очнулся, застонал тихо и жалобно. Веревки лопнули, он сполз с Придона и лежал рядом, изувеченный, с желтым, как у мертвеца, лицом.

– Не умирай! – сказал сквозь слезы Придон. – Тур погиб… тебе этого мало?.. Не умирай, держись…

Тяжелый грохот оборвал его слова. Храм раскачивался, целые куски стен вываливались, очень медленно падали на площадь. От каждого удара земля вздрагивала и стонала. На месте величественного здания осталась дымящаяся груда развалин, и тут Придон с ужасом увидел, откуда идет гарь и запах горелой земли. Темная груда камней медленно опускается, тает, уходит в красное озеро лавы, а та выступает из берегов. Тяжелые волны очень медленно выкатываются на площадь, и вот уже начинают гореть сами каменные плиты.

– Уходим, – прохрипел он.

Из озера лавы взметнулся фонтан оранжевого огня. Страшный жар сжег все волосы на руках и лице Придона, мгновенно вздул кожу пузырями и вошел в тело до мозга костей, вызвал невыносимую боль. Ноги подкосились, он упал, подполз к Олексе. Тот стонал, не открывая глаз. Лицо и грудь почернели, жуткий жар сжег верхний слой кожи, Олекса казался покрытым серой пылью, но это был пепел его сгоревшей кожи.

Он ухватил Олексу, сам закричал от боли, кожа на руках сожжена. Грохот затих, земля не дергается, только сильный жар все так же иссушает кожу и превращает оболочку глаз в мертвую слюду.

На том месте, где возвышалось последнее убежище дивов, плескалось огненное море лавы. В низком небе разверзлась жуткая дыра, проглянуло такое же жуткое красное пятно, неподвижное, без бегущих в страхе округлых, как бараны, туч, словно страшное озеро отражалось там, как в зеркале.

В сторонке пытался подняться и снова падал на руки Конст. Спина его стала красной, словно кожу сняли заживо, волосы сгорели, а серый пепел сдуло порывом жаркого ветра. Придон, почти теряя сознание, отнес Олексу подальше от огненной лавы, затем вернулся за Констом и положил их рядом. Очнувшись, Конст слабыми пальцами пощупал Олексу, тот перестал стонать, и Придон подумал, что не зря он вытащил этого Конста, умеет лечить лучше любого из артанских лекарей.

От изнеможения в глазах плыло. То ли заснул, то ли терял сознание, но, когда очнулся, пурпурные тучи стали темно-багровыми, а оранжевое море лавы остыло, покраснело, кое-где покрылось темной коркой.

Массивные глыбы почти целиком скрылись в озере, только в самом центре озеро остыло чересчур быстро, и несколько огромных каменных блоков торчат из оплавленной дымящейся земли, уже не погружаясь. Земля еще вишневая, но остывает, доносится треск, шипение, сухие щелчки, рвутся остывающие каменные пласты.

Конст укутал Олексу обгорелыми тряпками так, что из лохмотьев торчит только нос, красный, обгоревший, распухший.

– Спасибо, – прохрипел Придон. – Теперь помоги мне его на спину… Нет, я подниму сам, ты привяжи…

Горячий злой ветер сильно толкал в спину. Придон чувствовал, что без этого ветра он не мог бы идти вовсе, страшно и подумать, как это двигались совсем недавно в обратную сторону, как ломились сквозь эту пылающую стену.

Конст дважды брался помогать нести Олексу. На нем раны заживали быстро, затягивались на глазах даже жуткие ямы от выжигания раскаленным железом.

– Сделай что-нибудь с моим другом! – потребовал Придон. – Ты же можешь!

Конст на ходу повернул к нему худое, как будто на череп натянули кожу, лицо. Запавшие глаза прятались так глубоко, что Придон видел только пугающе пустые глазницы.

– Не могу, – ответил Конст просто, и Придон увидел, что спасенный им человек держится из последних сил. – Нужна вода, много воды… И мне, и ему…

– Вода, – вырвалось у Придона хриплое. – Вода!.. Да будь здесь вода…

Они шли под пурпурным небом, что значило день, шли под багровым, такая здесь ночь, снова под пурпурным, а горячий ветер с каждым днем слабел, а без подталкивания в спину каждый шаг становился все тяжелее.

Придон сам впадал в беспамятство, а когда вздрагивал и возвращался в этот жуткий мир, обычно видел впереди тощую фигуру Конста. Его фигура отбрасывала жуткие тени по мертвой выжженной земле, он что-то бормотал, размахивал руками, словно так было легче идти. Похоже, он нарочито выходил вперед, что если какая беда, то хотя бы успеет поднять крик, могучий воин очнется и схватится на огромный топор.

Сухой воздух сушил горло, оба жадно разевали рты, пытаясь захватить больше жизненной силы, но сухость лишь проникала по гортани в легкие, заставляя долго и судорожно кашлять, выплевывать горячие комочки спекшейся пыли.