Некоторую информацию о характере задания, которое выполняли его люди, Кривицкий получил только в мае 1937 года: «Но в коридорах Лубянки я столкнулся с Фурмановым, начальником отдела контрразведки, действующего за границей среди белоэмигрантов.

— Скажи, тех двоих первоклассных людей, это ты послал к нам? — спросил он.

Я не понял, о чем речь, и спросил:

— Каких людей?

— Ты знаешь, немецких офицеров, — ответил он и начал шуткой укорять меня за упорство, с которым яне желал отпускать моих агентов в его распоряжение.

Это дело полностью выскользнуло у меня из памяти.

Я спросил у Фурманова, как ему удалось узнать обо всем этом.

— Так это было наше дело, — с гордостью ответил Фурманов.

Я знал, что Фурманов в ОГПУ отвечал за антисоветские организации за рубежом, такие, как Международная федерация ветеранов царской армии, во главе которой стоял живший в Париже генерал Миллер. (Имеется в виду РОВС. — Л.Н.) Из его слов я понял, что двое моих агентов были направлены на связь с русскими белоэмигрантскими группами во Франции. Я вспомнил, что Слуцкий назвал это делом величайшей важности. Фурманов теперь дал мне понять, что существовал реальный заговор, послуживший мотивом чистки Красной Армии. Но до меня это тогда не дошло» [31, с. 203].

Итак, эти агенты должны были играть роль офицеров вермахта, которые вступили в контакт с РОВС. Руководил контрразведкой РОВС генерал Скоблин, который был сотрудником НКВД.

Дальше рассказ Кривицкого хорошо согласуется с широко распространенными мемуарами Вальтера Шелленберга о том, как Гейдрих получил сообщение от генерала Скоблина о том, что Тухачевский при поддержке генералов вермахта планирует свержение Сталина. Гейдрих по приказу Гитлера сначала создал соответствующий компромат — доказательства, а затем при посредничестве Бенеша передал его Сталину. Показательно, Шелленберг не отрицает при этом того, что немцы знали (допускали?), что Скоблин сотрудник НКВД.

Версия Шелленберга всегда вызывала сомнения массой деталей, и для нас не важно, было ли это на самом деле. Мы анализируем не то, что делали или не делали немцы, а что делало руководство НКВД. То есть нам важно не то, что делали немцы на самом деле, а какой информацией об их поведении оперировали в Москве.

Примерно в то же время подробности событий о деле Тухачевского сообщает Орлов и Шпигельглаз: «Сразу же после казни Тухачевского и его соратников Ежов вызвал к себе на заседание маршала Буденного, маршала Блюхера и нескольких других высших военных, сообщил им о заговоре Тухачевского и дал подписать заранее приготовленный «приговор трибунала».

Каждый из этих невольных «судей» вынужден был поставить свою подпись, зная, что в противном случае его просто арестуют и заклеймят как сообщника Тухачевского.

На первый взгляд как будто это рассказ о сталинском произволе, но тут же Шпигельглаз восклицает: «Это был настоящий заговор!.. — Об этом можно судить по панике, охватившей руководство: все пропуска в Кремль были вдруг объявлены недействительными, наши части подняты по тревоге! Как говорил Фриновский, «все правительство висело на волоске», невозможно было действовать как в обычное время — сначала трибунал, а потом уж расстрел. Их пришлось вначале расстрелять, потом оформить трибуналом!»

А это уже иная версия событий. Получается, что Шпигельглаз убеждает Орлова в реальности заговора Тухачевского (верит он сам или не верит — это другой вопрос). Кстати, и сам Орлов, слушая рассказ Шпигельглаза, не должен сомневаться в его правдивости — он-то как раз вроде бы считает, что заговор Тухачевского был [74, с. 140–142].

Интересно, что точно такой же рассказ есть и в мемуарах Кривицкого. Во время ареста Тухачевского он был в Москве и рассказывает: «Я пошел прямо к Михаилу Фриновскому, заместителю наркома ОГПУ, который вместе с Ежовым проводил великую чистку по приказу Сталина.

— Скажите, что происходит? Что происходит в стране? — добивался я от Фриновского. — Я не могу выполнять свою работу, не зная, что все это значит. Что я скажу своим товарищам за границей?

— Это заговор, — ответил Фриновский. — Мы как раз раскрыли гигантский заговор в армии, такого заговора история еще никогда не знала. Но мы все возьмем под свой контроль, мы их всех возьмем» [31, с. 202].

Далее уже в начале июля в Париже у Кривицкого тоже был разговор со Шпигельглазом о деле Тухачевского. После спора об эффективности официальной пропаганды советские разведчики перешли к существу дела, и Шпигельглаз провозгласил возбужденным тоном:

«— Они у нас все в руках, мы всех их вырвали с корнем…

…Мы все выяснили еще до разбора дела Тухачевского и Гамарника. У нас… есть информация из Германии. Из внутренних источников. Они не питаются салонными беседами, а исходят из самого гестапо. — И он вытащил бумагу из кармана, чтобы показать мне. Это было сообщение одного из наших агентов, которое убедительно подтверждало его аргументы.

— И вы считаете такую чепуху доказательством? — парировал я.

— Это всего лишь пустячок, — продолжал Шпигельглаз, — на самом деле мы получали материал из Германии на Тухачевского, Гамарника и всех участников клики уже давным-давно.