Она ощутила, что краснеет, сглупила, сказала быстро, переводя разговор на другую тему:

– А он что, сам не мог?

Ратша сказал со смешком:

– Первые годы вообще жил в пещере. Даже когда народ начал селиться и строить настоящие дома. Потом жил у меня, у Апоницы – это его старый учитель. А в прошлом году народу стало стыдно, что основатель всего этого горного мирка, как приблудный пес, обитает то в пещере, то у друзей, собрались и отгрохали этот… домик.

Она фыркнула.

– То-то мебель разная! Как нищему, надавали, кому что не жалко?

Он помрачнел, сказал резче:

– Отдавали лучшее. Просто мы не богаты, как живущие внизу… Ладно, устраивайся. Но помни, ты – военная добыча. Тебя выменяют или продадут, но сейчас ты просто рабыня. Не советую задирать нос и напоминать, что ты – артанка.

Он ушел, она удержала ядовитый ответ, нацеленный ему в спину. Не из страха, просто ощутила, что перегнула с насмешками. Насчет нищего – нехорошо получилось. Некрасиво, не по-артански. Как будто ударила в спину или лежачего.

На третий день она обнаружила, что дверь ее не заперта с той стороны. Вышла осторожно, широкий коридор вывел к лестнице, внизу в большой комнате с десяток женщин, шьют, прядут, щипают лучину, слышится быстрый говорок, доносятся редкие взрывы смеха. Иггельда не видно, он вообще с того дня, как явился к ней пьяный и вел себя по-куявски, словно бы устыдился и обходил ее комнату по широкой дуге. А может быть, и в самом деле работы накопилось столько, что валился с ног, не добравшись до своего дома.

Женщины хихикали, голов не поднимали, Блестка стояла наверху и рассматривала нижний зал, в прошлый раз, когда ее привезли, все случилось слишком быстро и сумбурно, а сейчас смотрела оценивающе, замечая и слишком широкую дверь, такую трудно защищать, и большие оконные проемы без признаков ставень, и даже отсутствие оружия на стенах, которое как будто само прыгает в ладони при первом же признаке тревоги.

В зале справа и слева широкие углубления в стенах, там поместился бы всадник на коне. Но сейчас полыхают поленья, от огня теплый сухой воздух, но помещение почему-то выглядит нежилым, хотя женщины щебечут и щебечут, щебечут и щебечут, что так нравится мужчинам, дуры. Пол из свежевыструганных досок, вся середина закрыта огромным ковром, вроде бы все уютно, тепло, но жизни нет. Может быть, потому, что нет детских голосов?

В дом часто заходили люди, весь нижний этаж, как поняла Блестка, в их власти, это даже не дом, как сказала она себе, а что-то вроде управления Долиной, если верить Ратше. Здесь собираются старейшины, договариваются, кто и что делает, чтобы не мешать другим, а чтоб вместе, отсюда идут указания, советы, разъяснения. И даже не всегда, как видно, этот Иггельд решает, чаще все делается без него, но как бы с его участием и с его воли.

Дверь хлопнула, вошел Иггельд, с ним еще двое немолодых мужчин, Блестка тут же тихонько отступила, выглядывала из-за угла. Он головы не поднял, прошел к очагу, протянул озябшие руки.

– Холодно, – донесся его раздраженный голос. – Не понимаю, почему? Вроде бы ближе к солнцу, а все холоднее и холоднее! И дышать нечем… Черныш так и вовсе… Апоница, почему?

Его спутник, немолодой, сгорбленный, с короткими седыми волосами, ответил ворчливо:

– Это мы теперь задаем тебе вопросы в надежде на мудрый ответ. Ты знаешь больше, Иггельд! Никто из нас не поднимался так высоко…

Иггельд повернулся спиной к огню, подвигал плечами. Лицо невеселое, поинтересовался безучастно:

– А что за знатные люди у тебя в доме? Я видел целую толпу.

Апоница вяло отмахнулся:

– Какая толпа… Только бер Кулмей и его дочь Петрона. А все остальные – слуги. Они ж не могут без слуг даже одеться!

– Да знаю, – донесся до Блестки голос Иггельда, в нем слышалось раздражение. – Этот Кулмей напросился ко мне на обед. Я отказать не смог, он захватил меня врасплох… Напористый такой мужик.

Апоница расхохотался.

– А ты проведи обед, как ты проводишь обычно! Либо в горах у костра, либо на летящем драконе, когда успеваешь запихнуть в пасть кусок хлеба.

Иггельд кисло улыбнулся.

– Хорошо бы… Но он придет с дочерью и двумя беричами. Я никогда не принимал дома знатных людей. Неловко, не умею, да и… честно говоря, совсем не хочется. И дочь у него больно уверенная, напористая. Я с такими теряюсь.

Апоница хотел ответить, но, поворачиваясь, нечаянно поднял голову и увидел, что Блестка прислушивается к разговору. Не подав виду, что заметил, ответил громко и почти серьезно, только в глазах плясали веселые искры:

– А ты посоветуйся с пленницей!… Она знатного рода, что-то подскажет.