Трудно спорить с тем, кто умнее тебя. Если бы это был мужчина, то по его голове можно было бы ударить стулом и остаться в споре победителем, но с любимой девушкой поступать так как-то не комильфо.

– Ну... мы - как Народная Воля. Приблизим революцию. Да и нас не мало, вспомни хотя бы...

– Террор всегда должен быть в положительных приоритетах. Народовольцы, хлопнув царя, осудили убийство американского президента. Марио Тутти проклял тактику бесконтрольного террора, это глупость. Хорошо, что на такое ни у кого пока не хватило духа. Террор должен быть социальным.

– Э?

– Это как санитар леса. Ликвидация тех, кто вызывает боль.

– И что в этом нового?

– Ничего. Просто преподнести это, как народную волю без всякой идеологии.

– То есть такой буржуазный реформизм с помощью динамита и пистолетов? Мы будем стоять за местную хорошую Систему, которую просто портят некоторые плохие люди?

– Нет. Это изменит имидж любого, кто причисляет себя к национальному движению. Это кардинальным образом изменит образ обиженного на образ разозленного. Узурпируя право на суд - это вызов государству. А активное меньшинство поддержит такие действия, которые послужат переходом к национальному государству.

– И кто будет это делать?

– Те, кто захотят пожертвовать своей жизнью.

Она уверена в словах чуть больше, чем полностью. Не зная, как логически порушить ее умозаключения, я пытаюсь ерничать:

– А ты готова пожертвовать своей жизнью во имя революции?

Алиса полна решимости, которая делает пропасть между нами ещё больше:

– Пока я ещё готова отдать свою жизнь.

Я ненадолго задумался над этими словами.

Сегодня один анархо-синдикалист сказал мне с утра, что я реакционный буржуазный прихвостень, так как признаю необходимость существования государства, как неизбежного зла. Знакомый штрассерианец, плюнув в сторону синдикалиста, залечил мне, что необходимо создать Соединенные Штаты Европы, а Гитлер предал революцию и отрёкся, не выполнив свою программу "25 пунктов".

– Национал-капитализм, - кричал штрассерианец, - национал-коммунизм! Не было в Третьем Рейхе социализма!

А я, хлопая глазами, ничего не ведал о левом пути национал-социализма. Более того, мне это всё было почти безразлично. Но на крики о социализме откуда-то из параши вылез социал-демократ. Он авторитетно обосновал мне, что современная Россия не выдержит радикальной революции, которая износит демографический потенциал русского народа. Необходима эволюция! Кроме того, в ходе революции власть возьмёт консервативная реакция, потому что национальные движения не представляют никакой силы. Единственный возможный путь - это компромиссный реформизм и улучшение имиджа национального движения. Я не знал, как относиться к единству России, ведь эту страну я ненавидел, а это было равносильно тому, как переживать за тарелку, которую хочешь разбить.

– Нас растащат на куски, нельзя быть слабым. Русские не выдержат новой революции.

На целостность России моментально возбудился национал-демократ. Он разодрал мои мысли в клочья, заявив, что достойное существование русского человека возможно только при отказе от имперской парадигмы, которая высасывает силы из нации. А конфедерация независимых русских республик изживёт монгольскую азиатчину и станет Европой.

– Комплекс имперскости с его женским гормонами Родины-матери, - шептал нацдем, - будет вечно требовать жертв во имя страны. Бесполезно развивать любую национальную идею в рамках империи, потому что империи не нужно благополучие собственного народа, ей требуется постоянная экспансия своей мощи за счёт нации.

Правда, говорить ему это надо было шёпотом, так как на каждого национал-демократа в России приходилось по сто злых имперцев, потрясающих Калашниковым над головой. К вечеру моя голова опухла, а доступ кислорода к мозгу всё перекрывали новые политические концепции. То белые либертерианцы, то ингерманландские сепаратисты, которые одинаково напоминали мне сектантов. Потом пришли правые анархисты и, сменив бородатых исламофашистов, христианские рексисты. В их новых речах жили концепции давно ушедшего прошлого. Я не знал, кого из них больше всех ненавидеть. Мне хотелось, чтобы хоть кто-нибудь из них оказался тогда на моем месте на трассе, когда меня хотели замочить бандиты, чтобы идеологи, наконец, поняли, через что проходят те люди, которым хватает смелости воплощать их убеждения.

Ночью, когда слова в голове слиплись в остывший комок манной каши, мой взгляд сфокусировался на друзьях. Они почти не говорят, а это мне очень нравится. Единственный текст, который они хотят читать - это текст действия. Настольной лампой для этого нам служит "Коктейль для Молотова". В этом меня убедил Коля Добров, который не смог прийти на акцию, так как сгорал от антибиотиков, но его электронные послания уверяли нас, что мы стоим на единственно правильном пути.

Когда бензиновый факел влетает в окно полицейского околотка, во вспыхнувшем пламени сваривается вся та лапша, которую мне успели повесить на уши за день.

– Слушайте, - спрашиваю я, - а Коля Добров когда-нибудь ходил на акции?

Все смеются. Это на ежа головой попой не садись, но понятно - идеологи никогда не ходят на акции. Их задача акционировать за клавиатурой, создавая новые контркультурные произведения. Недавно Добров разродился очередной статьёй, в которой призывал отбросить всякую человечность, и начать бескомпромиссную войну с режимом.

– Нужно уничтожить олигархическую структуру управления обществом. Она базируется на нескольких китах: контролируемые потоки информации, силовые структуры и мощный финансовый капитал. Если борьба с информационным вакуумом и поиск национальной идеи - это задача идеологов Движения, то уничтожение представителей силовиков и олигархов - задача автономных террористов.