Шрифт:
— Можно мне вас сфотографировать? — спросил я. Она взглянула на меня своими большими испанскими глазами, оперлась подбородком о плечо и застенчиво покраснела. Я и сам смутился. Она потеряла свою королевскую повадку и превратилась в глупую деревенскую девицу. Я спросил ее имя, и она снова поглупела и покачала головой, словно шестилетняя девочка.
— Ее зовут Грания, — сказала старуха.
— Вы жили в городах? — спросил я у женщины.
— Да. Я была горничной у лорда X.
— А Грания бывала в городе?
— Нет.
— Ей никогда не хотелось шелковых чулок, кино, губной помады, пудры и сигарет?
Женщина согнулась от смеха.
— Ты слышала, Грания? — спросила она.
— Да, — ответила девушка и тоже рассмеялась.
Она избавилась от застенчивости и стала серьезной.
Большие туманные глаза ее уставились на меня.
— Грания, — сказал я, — у вас имя, как у королевы. Что бы вы сделали, будь у вас шиллинг?
Она подумала с минуту, опустила глаза и снова подняла взгляд. Прошептала что-то по-ирландски.
— Она говорит, — перевела женщина, — что купила бы передник.
— Голубой, как небо? — спросил я.
— Да, — ответила Грания по-английски. (О Грания! А я-то думал, что у тебя ни капли тщеславия!)
Я протянул ей шиллинг. Она медленно приблизилась, восхищенная, как ребенок, и взяла монету пальцами, стылыми от морской воды.
Наступила торжественная пауза.
— Ни к чему врать, — серьезно сказала женщина. — На этот шиллинг она купит не передник. Но, — она важно взглянула на меня, — она бы его купила, если бы это был шиллинг и шесть пенсов.
Грания покраснела и взяла еще шесть пенсов. После чего мы все прыснули со смеху.
— Я приду как-нибудь еще, Грания, и посмотрю на вас, когда вы будете стоять у моря в своей красной юбке и в голубом переднике. Вы будет похожи на королеву из сказки…
— Да, — сказала женщина, — и если ты будешь хорошей девушкой, джентльмен возьмет тебя с собой, Грания…
Мы снова расхохотались и попрощались…
Я повернулся на повороте дороги и увидел, что Грания стоит на стене, ветер играет ее спутанными волосами. Она смотрела мне вслед и махала на прощание смуглой рукой.
Однокомнатный домик стоит на холме в миле от дороги. В домике живут мужчина, женщина и восемь детей. Следующий домик, что редкость в этом районе, находится в трех милях отсюда, а ближайший магазин — в десяти. Это задворки Коннемары. Семья связана с миром людей только через веру в Бога, иначе бы она потерялась, как горная овца без пастуха.
Семья представляет собой одинокий сторожевой отряд христианской культуры — если это не слишком сильное слово. Еще я сравнил бы ее с полевым цветком, выросшим в следе, оставленном на земле ногой святого. Они живут в тени Бога. Говорят о Нем, словно Он помог им утром испечь лепешку на торфяных углях, словно вечером помог спасти свинью, забредшую в болото.
Святой Колумба, оставивший Ирландию 1365 лет назад, чтобы обратить в христианство север Англии, является для них большей реальностью, чем любой живой человек. Они говорят о нем так, словно видели его собственными глазами. Поначалу кажется, что они описывают человека, с которым повстречались в горах на прошлой неделе. Они расскажут, как он излечил мать от зубной боли, как попрекнул сына в тот день, когда вели с ярмарки черных коров, — простые истории, созданные ими и их предками днем на горе или вечером возле очага, и повторяемые так часто, что сделались правдой.
Они живут в мире жестокой красоты, ибо дикая природа вокруг них никогда не обещала ни пищи, ни защиты от злого человека или дикого зверя. Их чахоточного вида корова печально бродит по каменистой почве в поисках травы. Бедное тощее создание, с выпирающими наружу ребрами. У них три картофельных поля, каждое размером с коврик. От одного участка до другого десять минут ходьбы, потому что только в этих местах проходит геологический разлом, содержащий тонкий слой почвы.
Они так привыкли к недостатку пищи, что голод — то, чего они не замечают…
Но если бы им предложили переехать на лучшую землю, в другое графство, они закололи бы вас вилами!
Мужчина для меня — загадка. Он не догадывается, что я знаю о его шестимесячном пребывании в тюрьме за приготовление потина. В туманный день в горах его поймали с поличным, свалились на него коршуном в то время, как он готовил «снадобье» в пещере. Тюрьма не оставила на нем отпечатка. Полагаю, он просто сидел в камере и думал о святом Колумбе.
Никогда не видел более оборванного человека. Его брюки представляют невероятное зрелище. За свою жизнь он, должно быть, имел и наследовал двадцать пар, каждая из которых была в том же поразительном состоянии. Если бы он уснул в горах, гномы сыграли бы на нем в шахматы.