Мимо них, рядом с Исааком, скользнула фигура, оставив после себя густой аромат мускуса и жасмина, смешанных с животным страхом. Поспешные, нервные женские шаги потерялись в шуме внутреннего двора, где епископа ожидала его свита и кони в нетерпении грызли удила. Аромат женских духов поглотил ночные запахи: запах коней, горящих факелов и потеющих мужчин. Исаак хотел было сделать шутливое замечание, но промолчал. Если монахиня решила отправиться посреди ночи на тайное свидание, то это совсем не его дело.

— Ночь темная? — спросил он епископа.

— Как в подмышке у черта, — ответил Беренгуер, хлопая своего друга по плечу в порыве хорошего настроения. — Луна спряталась, и звезды, похоже, исчезли вслед за ней. Вам придется вести меня по улицам. — Епископ помахал своей свите, чтобы они несколько отстали, и двое мужчин пошли пешком по дороге, шедшей вдоль притока Галлиганта и упиравшейся в северные городские ворота.

Монахиня со страхом пробежала мимо толпы, собравшейся возле главных монастырских ворот. Она накинула вуаль, чтобы скрыть бледное лицо и белое льняное монашеское покрывало, и сразу же потерялась на фоне стены. Она нащупывала путь, ведя дрожащими пальцами по стене и глядя в ночную тьму, пока не достигла открытого пространства между лугом и рекой. Путь от монастыря до моста, ведущего к баням, показался ей бесконечным; она чувствовала себя столь же заметной, как черный кот на снежной равнине. Наконец она наткнулась на дорожку, ведущую к двери, и попала прямо в руки Ромео. Он зажал ей рот рукой, чтобы задушить крик, и втянул ее в здание.

— Где она? — яростно прошептал он.

— У меня не получилось проникнуть туда. Она смертельно больна. Говорят, что нет никакой надежды. Возможно, я не смогу… — Она разразилась бурными рыданиями.

— Вы с вашим другом могли бы принести ее.

— Она лежит в лазарете, там лекарь и целая куча монахинь, не спускающих с нее глаз. Вы получили ребенка?

— Няня несет его. К восточным воротам.

— Как вы убедили ее сделать это? — с удивлением спросила она.

— Ей сказали, что это приказ его величества. Она нам нужна. Нам ведь не нужен плачущий ребенок на руках, не так ли?

— Пожалуйста. Давайте оставим этот план, — сказала она с настойчивостью в голосе. — Это слишком опасно. У нас не получится.

— Слишком поздно. На восходе няня будет у ворот. А кроме того, в этом деле участвуют и посторонние. Если сейчас попытаться отступить, это будет слишком опасно. Для всех. — Его рука изобразила в воздухе неопределенную волну. — Вы что, раньше не знали, что донья Исабель умирает? — жестко добавил он.

Ответом ему была тишина. Молчание затягивалось. Он встряхнул ее, и она заговорила снова.

— Я возьму ребенка и пойду к ее величеству. Я скажу ей, что услышала слух о заговоре, что я боялась за жизнь принца и поэтому взяла его из того места, где его должны были принести ей. Она простит меня. У нее вспыльчивый характер, но она отходчива.

— Вы не только плохо осведомлены, но еще и глупы, — сказал он. — А что вы скажете, когда вас спросят, кто же вам помог в этом деле?

— Я никогда не предам вас. Никогда.

— К счастью для меня, — холодно произнес он, — у вас и не будет такой возможности.

— Как вы смеете говорить со мной подобным образом? — сказала женщина, пытаясь собрать остатки достоинства.

— Смею, потому что должен, если мы оба хотим выжить. Будьте благоразумны, госпожа моя. Подождите меня здесь. Мне еще надо кое-что сделать. Если я не вернусь на рассвете, то мы встретимся за городскими стенами, около восточных ворот. Я принес вашу одежду. Пока меня не будет, переоденьтесь.

— А что вы можете сказать о причине болезни моей племянницы? — спросил епископ Беренгуер чересчур небрежным тоном, когда они уже медленно двигались в темноте. Факелы, горящие у них за спиной, создавали достаточно света для того, чтобы Беренгуер мог видеть дорогу. Для Исаака же улица была слишком знакомой, чтобы ему потребовался поводырь.

— Есть много возможных причин, ваше преосвященство, — очень осторожно ответил Исаак. — Это мог быть укус насекомого, впоследствии нагноившийся и воспалившийся: если бы донья Исабель была солдатом или драчливым парнем, я бы сказал, что это последствия небольшой, но запущенной раны.

— А могла ли эта рана быть следствием чьего-то злого умысла?

Исаак остановился.

— Я так не думаю. Это было бы трудно. — Он обдумал вероятность подобного события. — Когда донья Исабель придет в себя, Ракель узнает обстоятельства болезни. У вас есть причины опасаться преступного намерения?

— И нет, и да. Это единственное дитя моей сестры — сводной сестры, если быть точным. Доньи Констанцы д’Импури. Но, Исаак, друг мой, если бы вы могли видеть, вы бы знали то, что понимает каждый, кто смотрит на нее. У нее на лице написано, кто ее отёц. — Епископ остановился и посмотрел вокруг. Откуда-то внезапно налетел холодный ветер, и он поплотнее завернулся в плащ.