А началось всё, что называется, на другом конце земли.

Летом здесь очень жарко. Хорошо хоть цивилизация одарила местных жителей таким безусловным благом как кондиционер, и многими другими техническими благами. Этих благ здесь настолько много, что они просто на грани культа, и создается впечатление, что техника заменяет местным людям Бога. В такую жару, мокрые от пота люди страдают на улицах без технической поддержки… и кажется идеальным только одно – покинуть этот горячий асфальт, уйти подальше от раскаленных, излучающих жару домов и выйти на берег Океана…. Даже если не броситься тут же в воду, то, всё равно, сам вид этого бескрайнего зеленовато-голубого пространства заставляет забыть о пекле.

Когда мы слышим название этого города, непроизвольно воображение рисует бесформенное нагромождение высоченных коробок из стекла и бетона, вырастающих прямо из воды, как сталагмитовые наросты в слишком большой и к тому же очень светлой пещере. Таким он видится с океана, но чаще снимают с берега. Как влекут мух некоторые из сероводородов, влечет фотографов это место на набережной. Этот вид со стороны Бруклина действительно впечатляет, но он уже заигран, замусолен до невозможности. Наверное, во всех великих городах есть такие точки: в Риме это вид на Колизей… в Афинах – на Акрополь, в Москве – вид на кремль с Большого каменного моста, названный в народе трехрублевым (ныне устаревшее). Сейчас уже многие не помнят сладостного вида хрустящей трешки, а ведь совсем недавно эта бумажка была главной советской валютой, главной и неразменной единицей русского менталитета: она заключала в себе бутылку «Московской» и плавленый сырок «Волна».

Однако, мы отвлеклись.

Тогда еще была весна, погода стояла замечательная, никакой жары, но вполне тепло.

Дело происходило в одном из уголков старого Манхеттена (это я так его называю старым, для аборигенов это имеет, видимо, какое-то другое название, но каждый имеет право на свое видение). Это тоже Манхеттен, тоже небоскребы, но небоскребы старые, пониже, построенные где-то в начале двадцатого или в конце девятнадцатого века. Для москвичей эта архитектура ассоциируется с так называемыми сталинскими домами, вроде МИДа или Университета на Воробьевых горах.

Шикарные офисы, дорогие магазины и тому подобное, связанное с современными представлениями об активной деловой жизни, находится в стороне, в районе пересечения Бродвея и Пятой авеню, здесь же гораздо тише, спокойней. Тихие скверики расположены как бы в ущельях из белого камня. От них вверх поднимаются мраморные лестницы к домам, в которых расположены библиотеки, музеи и что-то другое, ассоциативно связанное с понятием культуры человечества и, пока еще не унесенное ветром.

Прямо на большой каменной лестнице, подложив под себя какой-то потрепанный бестселлер, сидела молодая и очень симпатичная девушка. Она грызла карандаш и, время от времени, делала им какие-то пометки в блокноте, лежавшем у неё на коленях. Тем же карандашом она иногда поправляла очки. Многие стесняются очков и совершенно напрасно: хорошие очки последнему дураку придадут умный вид, а хорошенькой девушке они добавляют немного наивности, милой беспомощности, одним словом, детскости, причем, иногда в такой степени, что с очками не сможет конкурировать ни одна, сколько бы то ни было короткая, юбка, укороченная, в общем, для тех же целей.

Периодически девушка отрывалась от своих занятий и внимательно вглядывалась в прохожих. Наконец, она дождалась, увидела того, кого хотела: он вышел из дорогого лимузина и уже поднимался вверх. Это был более чем средних лет мужчина в дорогом сером костюме при ярком галстуке и с кейсом в руках. Легкий ветерок шевелил его начесанные волосы, долженствующие закрывать значительную залысину спереди. Не смотря ни на что, он был доволен жизнью: об этом говорила, или должна была говорить, его ослепительная улыбка.

Легким, кошачьим движением девушка снялась со своего поста и устремилась навстречу шикарному джентльмену. Ветер начал бегло читать забытый на ступенях бестселлер.

Улыбка мгновенно стерлась с лица джентльмена.

Бог мой… это опять вы?…

Да, доктор Хотланд, это опять я!

Прекратите меня преследовать!

Да, но вы единственный человек в этом городе, который может мне помочь!

Почему? Вам прекрасно помогут в сумасшедшем доме…

Пусть! Пусть я сумасшедшая, – произнося слово «крези» она так хищно оскалила зубы, что Хотланд подумал, уж не прав ли он на самом деле, – Пусть я сумасшедшая – избавьтесь же от меня – решите мой вопрос!

Она немного помолчала, собираясь с мыслями или с силами, и продолжила так:

Пусть я крези, а вы? Вы! Поц лысый… старый фак…

Выражения сыпались из неё как камешки по мраморным ступенькам. Все эти ругательства подробно иллюстрировались жестами… Эти слова так не соответствовали облику скромной девушки, что Хотланд на несколько секунд потерял дар речи, но потом ему стало смешно.

Ну, хорошо, хорошо… приходите ко мне завтра в десять утра…

Спасибо… вы такой милый, – девушка легко подскочила к мистеру Хотланду, поцеловала его в щеку и тут же поскакала вниз по лестнице.

Точно… сумасшедшая…

Доктор Роберт Хотланд проследовал мимо полицейского в стеклянные двери. Все так же ослепительно улыбаясь, он поприветствовал своих сотрудников, поинтересовался новостями, пошутил немного и прошел к себе в кабинет. Закрыв за собой дверь, он сразу снял улыбку, уселся за свой рабочий стол и задумался. Сказать, что он был смущен, будет неправильно. Что эта девочка его в чем-то убедила? Тоже нет. Что же тогда? Скорей всего то, что в этой девочке он увидел себя самого, каким он был когда-то, очень давно, когда он не был еще светилом науки, и перспективы познания мира не затмевались еще узко практическими интересами. Его лицо помягчало и на нем появилась настоящая, а не та, которую он носил на людях, улыбка. Может быть, она была немного наивной и даже глуповатой, но она была настоящей, а ведь все знают, чем отличается, например, изумруд от искусственного зеленого камешка.