– Ну что ж, – промолвил Плавт, поднимаясь из-за стола и распрямляя спину. – Я распоряжусь, чтобы в штабе подготовили письменный приказ.

– Батавы? – Фигул оглянулся в сторону гребня так, словно ожидал, что преследователи в любой момент могут появиться на виду, и снова повернулся к запыхавшемуся центуриону. – И много ты их видел, командир?

Катону пришлось как следует отдышаться, прежде чем он смог ответить.

– Не больше… одного… отряда… скачут сюда. Надо укрыть людей.

Фигул бросил последний взгляд назад, на дорогу, и принялся отдавать приказы, причем обращался к легионерам, понизив голос, как будто батавы могли услышать его прямо сейчас. Беглецы поспешно сошли с дороги и, отбежав подальше, рассыпались, прячась в высокой траве и приземистом кустарнике, росшем по обе стороны. Припав к земле, они обнажили мечи и кинжалы, держа их наготове. На дороге остались только Катон с Фигулом, причем центурион согнулся пополам, потому что все еще не мог отдышаться.

– Мы будем с ними сражаться? – спросил Фигул.

Катон воззрился на оптиона, как на сумасшедшего.

– Нет, если только они сами нас к этому не вынудят. Зачем нам лишний риск?

– Но, командир, численно мы их превосходим.

– Они лучше вооружены и едут верхом на лошадях. Нам ничего не светит.

Фигул пожал плечами:

– Очень даже светит, если захватить их врасплох. Зато мы смогли бы раздобыть коней, чтобы ехать верхом.

– В болотах от них пользы мало, одни хлопоты.

– Но, командир, – улыбнулся Фигул, – мы всегда сможем их съесть.

Катон в отчаянии покачал головой. Их вот-вот могли обнаружить, на них могли напасть, а его оптион думал о еде. Отдышавшись наконец, центурион выпрямился.

– Мы будем всячески избегать стычек. Понял?

– Так точно, командир.

– Я буду с ребятами по эту строну дороги, ты – по другую. Следи, чтобы они не высовывались и молчали, пока не услышишь мой приказ.

– А если нас заметят, командир?

– Ничего не предпринимать, пока я не отдам приказ. Решительно ничего.

Фигул кивнул, повернулся кругом и побежал к своим солдатам, сбивая дождевые капли с густой, высокой травы. Катон проводил его быстрым взглядом и увидел, что бойцы в поисках укрытия изрядно примяли подлесок. Предпринимать что-либо в связи с этим было уже слишком поздно, и Катон побежал к легионерам, дожидавшимся его по другую сторону дороги. Лишь шевеление высокого камыша указывало на то, что некоторые из них еще устраивались поудобнее.

– Не двигаться, черт возьми! – рявкнул Катон.

Коричневые головки стеблей тут же перестали покачиваться, а Катон, оказавшись в зарослях между двумя солдатами, припал на одно колено и приложив ладони ко рту, позвал:

– Фигул!

Шагах в тридцати по ту сторону дороги из кустов высунулась голова.

– Командир?

– Помни, что я сказал. Ничего не предпринимать без моего приказа!

– Есть!

Фигул вновь скрылся, а Катон последний раз оглядел свою группу беглецов. Несколько человек поблизости от него распластались на земле и настороженно прислушивались в ожидании приближения батавов.

Катон тоже напряженно ждал и неожиданно для себя понял, что беззвучно молит богов – пусть всадники потеряют след и не вздумают съезжать с дороги, чтобы искать беглецов в другом направлении. Сердце его от нервного напряжения билось так сильно, что стук в ушах мешал прислушиваться. Но пока под тоскливым, затянутым серыми тучами небом, усердно поливавшим листву мелким, моросящим дождем, царили неподвижность и тишина. Время тянулось невыносимо медленно, напряжение возрастало.

Катон уже почти поверил, что батавы поехали другим путем, когда услышал позвякивание сбруи, а потом и глухой перестук копыт. Оглядев своих людей, он с негодованием увидел, что некоторые из них подняли головы, высматривая источник звука.

– Вниз! – скомандовал он яростным шепотом, и головы любопытных солдат пропали из виду.

Катон последним припал к мокрому, мягкому торфянику, крепко сжимая меч. Голова его была повернута к дороге, стук сердца походил на приглушенный бой барабана. Мышцы были напряжены до такой степени, что он почувствовал дрожь в ногах и никак не мог ее унять. Сырой воздух уже доносил приглушенные, но грубые, гортанные голоса, пока резкий приказ не заставил батавов умолкнуть. Теперь тишину нарушал лишь всхрап лошадей, и Катон понял: командир конницы остановил отряд и прислушивается, выискивая признаки добычи.

Некоторое время во влажном воздухе разносились лишь природные звуки, и Катон, которому мягкий, равномерный шелест дождя обычно даже нравился, сейчас был напряжен до предела. Его так и подмывало вскочить на ноги и отдать приказ об атаке, лишь бы только покончить с этим невыносимым ожиданием, но вместо этого он стиснул зубы и сжал руку в кулак с такой силой, что ногти впились в ладонь. Катон надеялся, что Фигулу хватит силы воли и выдержки, чтобы не поддаться искушению. Однако оптион был прирожденным бойцом, и Катон вовсе не был уверен, что ему удастся обуздать свою кипучую кельтскую натуру.