Шрифт:
- Я слышу, как ты дышишь, - шипит мертвый рот, а пустые глазницы втягивают мой взгляд, как черные дыры.
Колени превращаются в вату, все вокруг кружится, я теряю равновесие и...
...слышу голос старшего брата - он такой же сильный, как его смех и знает эти места, как линии своей ладони.
- Осторожнее, Тана!
– он подает мне крепкую руку, все еще усмехаясь над моей нерасторопностью, - вставай!
- Я просто не заметила камень…
- Чтобы стать хорошей охотницей, нужно иногда смотреть себе под ноги, - его белые зубы сверкают на солнце.
Я не отвечаю - он очень язвительный, этот Тункан, все старшие братья такие. От меня он обиды не дождется, я знаю, как держат спины свободные женщины из племени сиу.
Мы продолжаем путь по холмам молча, я спотыкаюсь все чаще, и он уже, наверно, пожалел, что взял меня с собой.
- Если устала, можно сделать привал, - говорит Тункан.
Брат достал из кожаного мешка ломоть сушеного мяса и протягивает мне. Я знаю, что это последний запас еды и нужно поделиться с братом, но ничего не могу с собой поделать: я прожорлива, как койот. Так говорит моя мать и смеется. Мать говорит, что в моем теле наступила весна, и оно готовится к тому, чтобы стать подарком для достойного мужчины.
Я опрокидываю лицо в синее небо, во мне плывут огромные облака, щебечут невидимые птицы и волнуется далекая кромка лесов, похожее на гигантское объятие. Все во мне и я во всем, так было и будет, так говорили мои предки и так чувствую я, вдыхая терпкое лето полной грудью...
- Красиво мурлычешь, - улыбается Тункан.
Он лежит напротив, подперев рукой щеку, а я оказывается, и не заметила, что давно напеваю что-то.
- Пора идти, - брат аккуратно гасит костер, - до деревни уже недалеко.
Чем ближе мы подходим к дому, тем тревожнее становится его лицо. Из-за холма, где стоят наши дома, все явственнее доносится запах гари, и слышатся громкие щелчки. Тункан снимает с плеча большой охотничий лук.
- Жди здесь.
- Я с тобой!
- Жди. Здесь.
Но я не собираюсь отсиживаться, как мышь. Кустарник скрывает меня, я иду на крики и дым.
Я вижу горящие дома и неподвижные тела своих близких. Брат лежит в луже крови, его пальцы так и не успели отправить стрелу в одного из больших белых людей на оседланных лошадях. У них в руках железные палки, из которых гремит смерть.
Я поднимаю лук и стрелы - я умею убивать диких животных. Стрела находит горло толстяка на вороной кобыле. Он клокочет кровью, тяжело падая на землю. Его товарищ направляет на меня оружие. Вспышка, и я опрокидываю лицо в небо.
Белый человек останавливает лошадь рядом со мной и рвет ее на дыбы, чтобы убить подкованными копытами и я...
...вырываюсь в проклятый темный подъезд, оставляя за спиной эту ужасную женщину, скатываюсь по лестнице, ныряю в синий двор и бегу по дороге из битого асфальта - не оглядываться, Они следуют за мной по пятам.
Облупленное здание вокзала я пробегаю насквозь. У первой платформы темнеет поезд. В городках вроде этого они обычно не задерживаются, так что нужно торопиться.
Вагоны с лязгом вздрогнули. Я влетел в первый попавшийся тамбур, споткнувшись о недовольный взгляд проводницы.
- Все в порядке!- бормочу я, с облегчением чувствуя, как после мягкого толчка и гудка поезд быстро набирает ход.
Как минимум, ей придется терпеть мое общество до следующего перегона.
- Молодой человек!
– проводница старательно хмурит брови.
– Ваш билет!
- Я сейчас все объясню...
- Мне начальника поезда позвать?
- А в сказках красавицы обычно добрые...
Она улыбается - значит, все не так уж плохо.
- Я сейчас билеты соберу у пассажиров, а вы пока здесь, в углу постойте. Вы наказаны, - девушка поправляет прядку и отправляется по плацкартным купе, откуда уже шелестят пакетами, извлекая неизбежную курицу и пшикают пробками дорожного пива.
А я прижимаюсь лбом к холодному стеклу вагонного окна и смотрю на мелькающие редкие фонари. Под железный стук колес я опять вспоминаю время, когда Они пришли за мной в первый раз.
Глава 2. Крутые не танцуют
Тогда мне исполнилось шестнадцать. Я жил в маленькой хрущевке у бабушки – она забрала меня к себе на следующий день, после того как мать покончила с собой, наглотавшись снотворного. В руке самоубийцы нашли смятую в комок черно-белую фотографию веселого мужчины - моего биологического отца.
Мать никогда не рассказывала о нем. Зато кое-что удалось узнать после ее гибели от бабушки.
Отец был иностранцем. Неизвестно, каким ветром его принесло в нашу провинцию из США. Мать влюбилась без памяти. Последовал международный скандал районного масштаба. Узнав о ее романе, маму выгнали со швейной фабрики - наверно, чтобы не разболтала американцу секреты производства советских наволочек. Тот поспешил унести ноги, пообещав писать письма, но забыл спросить почтовый адрес.