— Вчера вечером твоя мама сказала мне очень странную вещь, — говорила Нэнси, открывая коробки с китайской едой, которую никто не хотел есть.

— Что она сказала? — спросила я и вместо палочек взяла вилку.

Чарли смотрел на Нэнси.

— Что? — опять спросила я.

Молчание.

— Только пойми все правильно, Элли.

— Что она сказала?

— Она сказала, что, возможно, Джо просто решил воспользоваться тем, что его считают погибшим, и скрыться. Люди иногда так делают после несчастных случаев или аварий. Потому что у них появляется редкий шанс начать жизнь с чистого листа.

Я не сводила с нее глаз.

— А зачем ему начинать жизнь с чистого листа?

— Я просто передаю тебе то, что она сказала.

— Это же бред. Он никогда не поступил бы так с нами.

— Конечно нет, — подхватил Чарли и разломал печенье с предсказанием. — У него не было депрессии, он был счастлив.

Слово «счастлив» прозвучало у него по-детски.

— Это полный бред, — сердито повторила я. — Он ни за что не заставил бы нас пройти через все это. Он бы не смог. Она сошла с ума.

Чарли прочитал предсказание и смял бумажку, а мы не стали спрашивать, что там было.

— Скажи, какого черта она это сказала? — взмолилась я.

— Потому что она мать. Ей надо знать, что он где-то здесь, Элли.

После этого мы ели в молчании. В сердитом молчании. Желудок болел и отказывался принимать пищу. Я пыталась уловить какой-нибудь аппетитный запах, но чувствовала только запах гари. Нэнси встала и пошла на кухню.

— Еще вина? — крикнула она оттуда.

— Да, — сказали мы.

Чарли допил то, что оставалось в бокале. Но Нэнси так и не пришла.

Я пошла за ней. Она стояла, наклонившись над раковиной, ее лицо дергаюсь, из кранов лилась вода, рядом стояла еще не открытая бутылка. Нэнси беззвучно плакат. Шум воды заглушал сдавленные всхлипывания. Ей было стыдно плакать: слезы означат скорбь, скорбеть можно было только по ушедшим, и ей казалось, что она предает его и надежду. Этой ночью я легла спать с ней. Она лежала на боку, щека, шея и волосы были мокрыми. В темноте я не видела ее глаз. Она была маленькой сестренкой моего отца. С одной на двоих болью.

— Ты не одна, — прошептала я ей.

Среди ночи я встала и пошла к себе. Я не стала занимать его комнату, ее занял Чарли. А я заняла самую верхнюю комнату, где когда-то была дыра в потолке и птичье гнездо: мы отремонтировали ее последней. Там был камин, а в смотрящее на улицу окно все время стучались ветки дерева, словно просили пустить их в дом. Эта комната всегда ждала меня, постель всегда была застелена, а в шкафу висела моя одежда, которую я теперь покупала в двух экземплярах. Я подумала, не разжечь ли камин, но побоялась, что не справлюсь с ним, что из него выкатится тлеющий уголек, спрячется под портьерой и я вряд ли замечу его этой ночью. Бессонница и бдительность плохо сочетаются. Мысли мои были не здесь. Мысли мои были там, где был он.

Я слышала, как тихо отворилась и опять закрылась входная дверь. Это пришел Чарли. Его шаги эхом отдавались по дому, затаившему дыхание в ожидании новостей. Шаги в гостиной. Тихое бормотание включенного телевизора. Щелчок — и тишина. Шаги в сторону кухни. Вода из открытого крана льется в стакан. Потом шаги вверх по лестнице. Скрип двери ванной, шум спущенной в туалете воды, тяжелый звук падения уставшего тела на кровать. Так бываю всегда, но сегодня порядок изменился. Он не стал подниматься по лестнице. Вместо этого открыл дверь и вышел в садик.

Он сидел за столиком и курил. Перед ним мигал огонек свечи. Он очень редко курил.

— Если хочешь, я уйду, — сказала я.

Он пододвинул мне стул и кинул свой свитер.

— Я любил его, — сказал он.

— Я знаю.

— Я все время слушаю на автоответчике сообщения, которые он мне оставлял. Мне просто хочется слышать его голос. Наверное, я схожу с ума.

Я потянулась за сигаретой и прикурила.

— Я сказал ему за несколько дней до того, как все случилось. Просто сказал ему о том, чего я хочу. Чего я хочу для нас. Спросил его, почему он никак не может сделать этот шаг, почему не может быть со мной. Я же знал, что он меня любит. Чего он так боялся, Элл? Почему никак не мог решиться? Почему, черт возьми, не мог сказать «да»? Возможно, тогда все вышло бы по-другому.

Я не стала отвечать на его вопросы, и они растворились в темноте, смешались с миллионом других вопросов без ответа, что висели в ту ночь над Манхэттеном; с тяжелыми, неразрешимыми и невыносимо жестокими вопросами. На которые ни у кого не было ответов.

Ветерок, проникая в комнату через ставни, казалось, немного охлаждался. Я высыпала на пол целую коробку фотографий, и два часа мы рассматривали их, выбирая ту, на которой, по нашему общему мнению, он был больше всего похож на себя; ту, на которой он улыбался, стоя у бассейна. Она была сделана в феврале во Флориде. Тогда он и стащил мою ручку с бирюзовыми чернилами. Мы встретились в Майами, чтобы получить порцию зимнего солнца. Очень дорогую порцию.