Мы как раз были в столовой и, пожалуй, подняли чересчур большой шум. Во всяком случае, Освальд ничуть не был удивлен, когда дядя Альберта приоткрыл дверь и сказал:

«Я ведь не требую полной тишины, я сознаю: это было бы чересчур. Но я бы предпочел, чтобы вы свистели, топали ногами, визжали или выли — все лучше, чем заунывное однообразие вашей благовоспитанной беседы».

Освальд вежливо сказал: «Простите, что мы помешали. Вы очень заняты?»

«Занят?» — повторил дядя Альберта. — «Моя героиня обязана принять решение, которое, к добру или к худу, определит всю ее жизнь. Как же вы хотите, чтобы она приняла столь важное решение под такие вопли, что она и собственных мыслей не слышит!»

Мы сказали, что вовсе этого не хотим.

Тогда он сказал: «Быть может, сад еще сохранил для вас свою привлекательность в столь теплую погоду».

И мы все ушли в сад.

Дэйзи принялась что-то нашептывать Доре — они теперь все время держатся вместе. Дэйзи уже гораздо меньше похожа на белую мышку, но она по-прежнему не решается пройти испытание и заговорить при всех вслух. Дора сказала:

«Дэйзи предлагает нам придумать игру на весь день. Она думает, если мы на весь день оставим его в покое, пока героиня принимает решение, это будет благородный поступок, достойный быть вписанным в книгу Золотых дел, а мы к тому же пока поиграем».

Мы сказали: «Ладно, а во что?»

Наступило молчание.

«Говори, Дэйзи, говори, дитя мое», — сказал Освальд, — «Не страшись поведать нам задушевные тайны своего верного сердца».

Дэйзи захихикала. Наши сестры не хихикают, они или смеются или молчат. Их преданные братья научили их этому. Дэйзи сказала:

«Нам нужна игра, чтобы мы ушли на весь день. Я как-то читала о состязаниях животных. У каждого было свое животное, и они могли идти как вздумается, а кто придет первым, получит приз. Там была черепаха, и кролик, и павлин, и овца, и собаки и котенок».

Это предложение не могло растопить лед наших сердец, как сказал бы дядя Альберта, потому что мы знали: ради этого приза беспокоиться не стоит. Конечно, мы бы охотно и весело сделали бы это просто так, но уж если обещают приз, то это должен быть действительно приз — и дело с концом.

Так что эта идея отпала. Дикки зевнул и сказал: «Пойдем в сарай и построим крепость».

Мы построили крепость из соломы. Солома не портится так сильно, как овес, если с ней играют.

Нижняя часть сарая тоже обещала нам одно развлечение, особенно привлекательное для Пинчера. Там можно было здорово поохотиться на мышей. Марта пробовала, но она просто бежит рядом с мышью, как будто их запрягли в одну упряжку. Такова уж нежная и благородная натура бульдога. Мы все с удовольствием травили крыс в этот день, но кончилось это конечно же тем, что девочки разревелись, потому что мышек пожалели. Что делать с девочками: сердиться на них за это нельзя, у них, как и у бульдога, тоже своя натура, поэтому они так полезны, когда надо поправлять подушки больным или перевязывать раны раненого героя.

Так мы неплохо провели время до обеда, строя крепость, натравливая Пинчера, девочки — плача, мы — похлопывая их по плечу. На обед была жаренная баранина под луковым соусом и пудинг.

Дядя Альберта выразил надежду, что мы сумели развлечься, несмотря на то, что мы совершено ему не мешали.

Было решено вести себя таким же образом и после обеда, поскольку, как он сказал нам, его героиня по-прежнему пребывает в растерянности.

Сперва это было нетрудно. Пудинг, тем более пудинг с джемом, на какое-то время успокаивает настолько, что кажется, можно вечность обойтись без игр, особенно без тех, ради которых нужно двинуться с места. Но постепенно это ощущение прошло, и первым заговорил Освальд.

До этого момента он лежал в саду на животе, но теперь он перевернулся на спину, поболтал ногами в воздухе и сказал:

«Эй, давайте же что-то делать!»

У Дэйзи по-прежнему был озабоченный вид. Она жевала мягкую желтую травинку, но я видел, что она все еще мечтает о звериных гонках, так что я объяснил ей раз и навсегда, что без черепахи и павлина все это не имеет смысла, и она нехотя согласилась.

Г. О. сказал:

«Послушайте, но ведь играть со зверями — это здорово! Если б они только захотели! Давайте цирк устроим!»

Последние воспоминания о пудинге испарились из сознания Освальда, он встряхнулся, сел и сказал:

«Трижды „ура“ в честь Г. О.! Цирк!»

Все остальные тоже стряхнули с себя сонное забытье, сели и сказали: «Цирк!»

Никогда в жизни в нашем распоряжении не было такого количества животных. Здесь были и кролики, и морские свинки, и вообще, даже яркие, стеклянноглазые, чучельные соучастники нашей игры в джунгли ни в какое сравнение не шли с многообразием живых существ на ферме.

Надеюсь, вам не кажется, что я начал употреблять чересчур длинные слова. Во-первых, я употребляю их правильно. А во-вторых, как говорит дядя Альберта, стиль меняется в зависимости от того, что ты в это время читаешь. А я только что прочел Виконта де Бражелона, и почти все новые слова в моем лексиконе — оттуда.

«Самое плохое в цирке то, что сперва надо научить зверей что-то делать», — сказала Дора. — «Очень глупо будет выглядеть цирк, в котором звери не знают, что они должны делать. Нам надо сперва потренировать их недельку, а потом уж будет цирк». Некоторые люди совершенно не умеют правильно обращаться со временем. Дора, к примеру, напрочь не понимает, что когда ты хочешь что-то сделать, ты хочешь это сделать, и немедленно, а не через неделю.

Освальд сказал: «Главное отобрать, кто из зверей будет участвовать.»