Шрифт:
«Все зависит от того, — осторожно начал Освальд, — кто будет президентом, и что вы называете „быть хорошим“». Сама идея ему не очень нравилось, потому что не стоит много рассуждать о том, как быть хорошим, тем более, когда кроме членов семьи присутствуют и другие люди, но эта идея нравилась девочками и Денни, так что Освальд не хотел говорить откровенно, тем более что сама идея принадлежала Дэйзи; Освальд, как всегда, был вежлив.
«По-моему, это неплохо», — сказал Ноэль. — «В это можно поиграть, давайте играть в Путь паломника».
Мы обсудили его предложение, но ни к чему не пришли, поскольку мы все хотели быть мистером Грейтхартом, кроме Г. О., который хотел быть львом рыкающим, а льву уж вовсе не место в обществе за то, чтобы быть хорошими.
Дикки сказал, что он отказывается играть, если его заставят читать книги про умирающих деточек (он признался мне впоследствии, что относился к этой идее точно так же, как Освальд). Но у девочек глаза блестели, словно они были в воскресной школе, и обижать их не хотелось.
В конце концов Освальд сказал: «Ладно, давайте набросаем устав общества, выберем президента и утвердим название».
Дора сказала, что Освальд будет президентом, и тот скромно согласился. Дора стала секретарем, а Денни казначеем: на случай, если у нас заведутся деньги.
На сочинение устава ушло почти полдня. Получилось вот что:
Устав 1.Каждый член общества должен стараться быть как можно лучше.
2. Не болтать больше, чем необходимо насчет добродетели и прочего (этот пункт вставили Освальд и Дикки).
3. Каждый день мы должны совершать хотя бы один добрый поступок ради страдающих собратьев.
4. Мы должны собираться каждый день, когда только захотим.
5. Мы должны хорошо обращаться с теми людьми, которые нам не нравятся, если только у нас это получится.
6. Никто не может выйти из общества без согласия всех остальных.
7. Общество должно существовать в глубокой тайне от всех, кроме нас.
8. Общество называется…
Добравшись до этого пункта мы заспорили все разом. Дора хотела назвать его Обществом Человеческого Усовершенствования; Денни — Обществом Исправления Заблудших, но Дикки сказал, что для этого мы еще недостаточно плохи. Г. О. сказал: «Назовите — Хорошее Общество».
«Или Общество, чтобы быть хорошими», — Дэйзи никогда не научится правильно формулировать.
«Общество хороших», — предложил Ноэль.
«Можно подумать, что мы уже хорошие, — сказал Освальд, — может быть, нам и не удастся стать хорошими».
«Но мы постараемся», — сказала Алиса. — «Мы же и говорим: будем хорошими, если сумеем».
«Так и назовите его: „Будем послушными“, и дело с концом!» — сказал Дикки, поднимаясь и отряхивая с брюк сено.
Освальд понял, что Дикки уже все надоело, и он напрашивается на ссору, но получилось совсем не так, как он рассчитывал: все захлопали в ладоши и закричали: «Правильно, правильно!». Потом девочки отправились писать правила, и Г. О. пошел вместе с ними, а Ноэль удалился, чтобы написать стихи для журнала, то есть для той книжечки, которую пишет секретарь и вставляет в нее все, что под рукой. Денни пошел вместе с ним. Он знает довольно много стихов — наверное, он учился в какой-нибудь девчоночьей школе, где только этому и учат. Нас он побаивается, но за Ноэлем ходит хвостом, уж не знаю почему. Дикки и Освальд пошли прогуляться вокруг сада и обменяться мнениями по поводу новосозданного общества.
«Боюсь, нам следовало отказаться от этой идеи с самого начала, — сказал Дикки, — проку от этого не будет».
«Девочкам это нравится», — сказал Освальд, стараясь быть хорошим братом.
«Я не собираюсь выслушивать их болтовню и своевременное поучение и предупреждения любящей сестры. Вот что, Освальд, мы должны взять это дело в свои руки, иначе нам всем солоно придется».
Освальд и сам это прекрасно понимал.
«Мы должны что-то сделать», — сказал Дикки, — «Только очень трудно придумать что. Но должны же быть какие-то интересные вещи, которые все-таки можно делать».
«Наверное», — сказал Освальд, — «но вообще, быть послушным — это все равно, что быть слюнтяем. И я не собираюсь поправлять подушки под головой несчастного больного или читать престарелым беднякам — и что там еще делают примерные дети».
«Я тоже», — буркнул Дикки. Он тоже грыз соломинку, как та голова. — «Давай играть честно. Попробуем найти какое-нибудь полезное дело, что-нибудь починить или почистить, не напоказ, а как следует».
«В книжках мальчики колют лучину и собирают пенни, чтобы купить чай и книжечку».
«Вот свиньи!» — сказал Дикки, — «Давай лучше о чем-нибудь другом поговорим». И Освальд с удовольствием согласился, потому что ему тоже было как-то не по себе.
За чаем мы все сидели тихо, потом Освальд поиграл с Дэйзи в шашки, а все остальные принялись зевать. В жизни у нас не было такого скучного вечера. Все были страшно вежливые, все говорили «спасибо» и «пожалуйста» куда чаще, чем это требуется нормальному человеку.
После чая вернулся домой дядя Альберта. Он приехал веселый, рассказал нам много всякой всячины, но вскоре заметил, что мы какие-то скучные и спросил, какая туча омрачила наш юный рассвет. Освальд понял вопрос и хотел сказать: «Все дело в этом обществе Будем Послушными», но само собой, он ничего не сказал, и дядя Альберта тоже замолчал, и только когда он заходил поцеловать девочек перед сном, еще раз спросил, что случилось, но никто ничего ему не сказал, так что наша честь осталась незапятнанной.