– Это коза кинется?

– А что? Посмотри на ее рога. А зубы? И глаза какие-то подлые…

К подлеску они вышли огородами. Ланитар шел след в след за товарищем и потому не сразу заметил принаду. Он едва не наткнулся на нее и замер, похолодев.

Перед ними лежала туша лохматого мускулистого зверя. Он был растерзан самым жестоким образом. Неужели нашелся на этой планете хищник еще более свирепый?

Ланитар измерил взглядом рога жертвы и подумал, что для того, чтобы растерзать его самого, подошли бы и втрое короче.

– Вишь, на этот раз задрал мою козу, – пояснил Савелий. – Бедолашная. Правда, пакостная была. В огород лазила, за детворой гонялась, брыкалась, когда доили. Зарезать ладился, да медведь опередил.

Они влезли на помост прямо над козой. Дерево поскрипывало и качалось. Ланитар поспешно сел на приготовленные жерди, крепко уцепился за ветки.

– А ты знаешь, – сказал он с вымученной улыбкой, – меня уже только за это произвели бы в отчаянные храбрецы. Не веришь? У нас все деревья – хищники. Плотоядные. Ловят птиц, ящеров, зверей. В засуху вытаскивают корни и прут к северу. На корнях заранее запасают клубни и потому месяцами идут без остановки. Вот тогда-то и бежит от них все живое. Поверишь ли, они наловчились разбиваться на ловцов и загонщиков! И добычу залавливают немалую.

– Н-да, – сказал Савелий озадаченно, – ничего себе… Но ты, паря, не тревожься. Наши деревья и мухи не обидят. Только с виду страшные, да и то как для кого. Мой пострел на них все штанины порвал, все в Тарзана играет.

– А все-таки страшновато, – сознался ланитар.

– Ты приглядывайся получше, – напомнил Савелий. – Ночь наступает. У нас тут уже был случай… Одна старуха в полночь увидела, что в ее овсах что-то черное копошится. Решила, что телок потраву делает. Взяла бабка палку покрепче, подкралась поближе да как огреет по спине! А то оказался медведь. Молодым овсом лакомился…

– Такой же?

Огромные тревожные глаза ланитара настороженно прощупывали надвигающуюся тьму. Савелий знал, что его друг и в полной темноте видит не хуже, чем на свету.

– Может, такой, а может, поболе.

– А что дальше?

– Медведь заорал благим матом – и наутек. Тут же хворь с ним приключилась. С перепугу. Медвежьей хворью зовется. Утром нашли его за огородами. Околел мишка от разрыва сердца. От неожиданности! Привык, что на него, хозяина тайги, никто нападать не смеет, всякий зверь дорогу уступает.

– Ух ты, – только и сказал ланитар пораженно. – Повезло старухе! А со мной тоже стряслось нечто подобное на той неделе. Шел, понимаешь, ловчие ямы обходил. Вдруг смотрю, шевелится что-то в яме. А у меня на дне каждой ловчей ямы заостренный кол торчит. Чтобы, значит, если какая зверюка и ухнет туда, чтобы сразу и закололась, не мучилась понапрасну. Но уж если нахромилась, думаю, то чего шебаршишься? Обычно раз – и дух вон! Что-то неладное… Глянул: батюшки! В яме – бетнуар. Я так и сел. Для бетнуара вылезти из такой ямы, что сопливому сморкнуться. Просто выпрыгнуть может. Вспоминаю такое, а сам пячусь, пячусь от ямы… Еще немного – и дернул бы совсем из леса. Но тут кумекаю: а чего эта тварь не выбралась из ямы раньше? Оробел, но не отступаю. Заметь: для нее схрумкать меня – на один кутний зуб. Набрался все-таки духа, снова к яме. Ага, да у нее брюхо впятеро больше обычного… Того и не вылазит. Тяжела на подъем стала. Сорвал я терибелл с плеча, нацелился. Чуть было не выпустил полный заряд. Хорошо, вовремя спохватился. Постой, кумекаю. За бетнуара огромную премию дают. Ба-альшие деньги! Но можно получить намного больше… И начал я таскать жратву в лес. Три дня кормил. Наконец опоросилась она, вернее, обетнуарилась. Принесла двенадцать таких же жутких и злобных тварей, только махоньких. Они тут же полезли из ямы. Еле-еле успел по мешкам распихать! Что дальше, сам понимаешь. В главном зоопарке страны только один был, да и тот издох семь лет назад, с той поры целые армейские подразделения не могут изловить живого… Огреб я кучу денег, ружьишко справил хорошее, дочек выдал с приданым, на черный день отложил…

– Варит голова у тебя, кунак, – сказал Савелий, довольный за находчивого друга.

Ланитар толкнул его, они замерли, прислушиваясь. Внизу было тихо.

– Послышалось, – сказал ланитар с облегчением.

– Шкуры ты сдавал в городе? – спросил Савелий.

– Нет. У нас в поселке свой приемный пункт. В город я не люблю…

– И я не люблю, – признался Савелий. – Суматошный народ… Спешат, толкаются, бегут куда-то. И много их чересчур. Как с каждым покурить, потолковать, чайку испить, новостями обменяться?

– Вот-вот, – обрадовался ланитар. – У меня то же самое. В городе и говорят как-то чудно. Вроде по-нашему, а непонятно. Дочка у меня там замужем, так вот с тобой и то есть о чем поговорить с удовольствием, а с ее мужем? Только и ждем, когда пора расходиться по домам.

– Правильно, паря, подметил, – сказал Савелий. – Мы с тобой душа в душу, хоть и разные. А с городскими лучше не связываться. Только время зазря потратишь. Хошь пирога? Я захватил, вот в сумке… Пока еще мишка придет! Хороший пирог, с земляникой.

Они принялись за пирог, ружья поставили меж коленей. Савелий чуточку чавкал, хотя и старался соблюдать приличия, ланитар жевал бесшумно. Его громадные глазищи всматривались в кромешную темень. И видел он каждый листик, каждую травинку.

Вдруг сквозь темноту донесся хруст веток. Слышно было, что медведь идет уверенно, по-хозяйски. Чувствовалось, что четыре мощные лапы несут гору тугих мускулов и крепких костей без всяких усилий.

Ланитар схватил ружье, осторожно взвел курок.

– Где? – спросил Савелий тихонько.