«Перо доставит нам способ сделать орудие, удобное взносить нас выше нашей атмосферы».«Никакая комета не может притянуть к себе землю нашу: ибо оные так же свои имеют, и равно как все миры плаваютв своих кругах по путям…» [20] .

Позже Лермонтов «повторит» земную лексику в описании другогоместа:

Герой В. Левшина, подлетая Луне, наблюдает похожую картину:

«Уже различает он сначала леса,потом видит блестящие кровли зданий."О небо! не сплю ли я? — вопиет Нарсим<…>— Луна населена! Вот города… деревни!<…>Вот пахарь,чредящий свою землю….Се пастухи с стадами!..Кажется, что златый век здесь господствует… Тут-то истинный престол весны, тут-то истинный род жизни…"» [21]

Луна — это земля, как ни погляди, а золотой век — непременно весна (либо лето), цветы, мягкий воздух. Русское утопическое воображение хочет избавиться от условий земных, но не может с ними расстаться: поэтому их надо исправить. Так позднее родится мысль, что одна из причин неблагополучия — дурной климат, внешние условия. Сперва Базаров Тургенева скажет: «Исправьте общество, и человек исправится». Чернышевский почти дословно повторит эту формулу. А там возникнет проект (Н. Ф. Федорова) исправить климат: тогда исправится общество, следовательно, человек.

Раздираемый противоречиями, которых он не в состоянии решить, герой литературной утопии мчится вон с земли, от ее страшной тяжести, туда, где тяжести нет и он может передвигаться свободно. Почти так и почти об этом скажет персонаж «Земли Безглавцев» В. К. Кюхельбекера: «Перелетев в беспамятстве за пределы, где еще действует ее (земли. — В. М.)притяжение…» [22] . Но при этом герой воспроизводит на новом месте условия, толкнувшие к бегству. Противоречие неразрешимо, и герой мечется между бегством и покоем, хочет в этойреальности осуществить утопию — туреальность, а по — тому лишь повторяет и повторяет в своем историческом бытии невыносимые условия.

Я полагаю, ощущением безвыходности материального мира (в который персонаж утопии включает и социально — политические отношения, их-то главным образом) определяется такая деталь утопических произведений, как использование нематериальной (по ощущениям) энергии солнца.

В повести А. Платонова «Эфирный тракт» (1927) находят сочинение мыслителей вымершего народа с эпизодами натурного апокалипсиса и того, что предпринималось для защиты от природной катастрофы:

«Мой аппарат превращает потоки солнечных аэнов (электронов. — В. М.)в тепло. И не только свет солнца, но и луны и звезд я могу своей простой машиной превратить в тепло» [23] .

Свет — энергия без тяжести, нематериальная сила — вот что, возможно, привлекает. За двадцать лет до Платонова аналогичная идея высказана в рассказе А. И. Куприна «»Жидкое солнце».

Катерина в «Грозе» А. Н. Островского спрашивала: «Отчего люди не летают?», выражая вопросом то же постоянное ощущение гнетущей вещественности, теллурической тяжести. Окружающее давит, земля не дает ходу; ее хочется покинуть, избавиться от притяжения и взлететь. От этого намерения Катерины до признания (и проектов) Циолковского и — как знать — до реальных полетов в космос тянется некая соединяющая нить, в которую вплетает свои волокна и русская литературная утопия.

А. Богданов придумывает в «Красной звезде» этеронеф — космический снаряд для эфироплавания. Так осуществился «полет» Катерины: найдена среда, где движения свободны во все стороны, и на вопрос Катерины, почему люди не летают, герой Богданова мог бы ответить: потому что материя, окружающая человека, подчинена закону всемирного тяготения.Его нельзя отменить, но можно создать другойтип материи (под стать другому месту, другому времени), так называемую «минус — материю», над которой не властно тяготение. А там легко построить и аппарат для выхода в мировое пространство. Речь по — прежнему идет о преодолении теллурического гнета, о бегстве с земли как негодного места.

«Минус — материя» Богданова напоминает «перевернутый знак» из «Жития Андрея Юродивого»: прежние бедняки становятся богатыми, а те, у кого была власть, впадают в нищету. Не исчезает то, чем вызван разрушительный порыв, а потому и дух разрушения сохраняет силу. «Минус — материя» в сфере социальной ведет к тому, что несправедливость («материя») не исчезает, она лишь выбирает другие адреса. Объявленный после 1917 г. в качестве цели социализм по суще — ству был «минус — капитализмом», подобно утопиям XVIII столетия, отражавшим в «плюсовом» зеркале минусы своего времени. Этим, к слову, объясняется, почему столь ничтожна роль времени в наших литературных утопиях: перемена плюса на минус — вечный круговорот, историческая ситуация остается одной и той же, перемены носят внешний характер. Богданову пришел на ум именно такой образ — свидетельство «художественного инстинкта», выражающего архетипическую ситуацию России и русских.