Правда, в другом месте автор признает, что как раз «Город Солнца» не только моральный или метафизико — пантеистический трактат. «Кампанелла написал свою утопию, надеясь видеть ее однажды реализованной» [79] . В теологическом трактате «Триумф атеизма» («Atheismus triumphatus», Рим, 1631) он писал: «Я жду на земле прелюдии рая, золотого века, полного счастья…» [80] .

Слов нет, Кампанелла мог надеяться на осуществление своего социального проекта — в той степени, в какой любой изобретатель хотел бы видеть плоды своих размышлений. Однако повторяю — вследствие важности этого обстоятельства: социально — историческая практика западноевропейского мира рождала утопии в силу свойств человеческого ума, но не давала им места в историческом обиходе.

Иное дело Россия. Здесь утопия не идеология, а действие, и многие фантазии, в частности Кампанеллы, узнаваемы в утопии Кржижановского, нарисовавшего, в противоположность итальянскому мыслителю, картину с натуры, разве что предупредив развитие событий на несколько лет. До сравнительно недавнего времени его картина сохранялась едва ли не в качестве документальной фотографии.

Идея героя его повести получает развитие. Биологи выводят «особый вид паразитирующих на мозге микроорганизмов, названных… виброфагами» (с. 470). Они пожирают не материю мозговых клеток, а их энергию, лишая организм впечатлений. Соединив это изобретение с эфирным ветром, целенаправленно подающим энергию извне, можно получить человеческий робот — существо, сохраняющее физические признаки человека, но действующее по программе, созданной без его участия. В утопии Кржижановского используют даже труд душевнобольных: «Ведь при психическом заболевании поражается лишь нервная система, система же мускульная остается нетронутой». Эта «мускульностъ» напоминает обожаемые режимом физкультурные парады, культ телесного совершенства, спорта — мускулов.Утопия Кржижановского внятно объясняет скрытые и самим режимом не формулируемые мотивы этого предпочтения: мускулы все на виду, сознание же скрыто, индивидуально, его нельзя контролировать и потому лучше избавиться, превратить в обще — единое.

Если ввести в организм виброфаги, они, парализуя внутренние импульсы («сознание»), освободят физическую энергию, которая через центральный пульт распределится на пользу государства. Это будут идеальные эксы — существа, не имеющие внутренней, своейжизни.

К слову сказать, очень близко настроениям, неоднократно с 1917 по 1930 г. воспетым Маяковским. Например, в стихотворении «Левый марш» (1917) утверждалось: «Наш бог бег// Сердце наш барабан». Под такой «барабан» ходят эксы. У них нет индивидуальной жизни (походки, пластики), поэтому они маршируют под музыку, доносящуюся из уличных усилителей, подчиняются командам с центрального пульта. Распространение в советском государстве хоровых песен, маршей, певческих коллективов, демонстраций — самых разных форм массовых действий и зрелищ — реальный аналог художественным фантазиям Кржижановского. Эксов он описывает так:

«Шли как-то толчкообразно и вместе с тем метрономически.<…>Их локти были неподвижно вжаты в тело, голова точно наглухо вколочена меж плеч<…>Это первая партия сумасшедших, выпущенная из изоляторов<…>

Организмы этой первой серии были предварительно обработаны виброфагами; отделенная, совершенно безболезненно, от мозга и настроенная соответствующим образом, мускульная сеть каждого из этих новых людей представляла собой естественную антенну, которая, воспринимая эфирную волю гигантского иннерватора, проделывала машинную, единую на всех них, действительность» (с. 475).

Вот он, въяве, идеал нового человека, о котором, вольно или невольно, грезило не одно поколение русских утопистов. Лишь в XX столетии смекнули, что этот идеал угрожает тому самому человеку, ради которого мечтали «снести пол — отечества» (Маяковский). Однако лишь такие «люди» могут составить грядущее коммунистическое общество: для его приближения по ним кроили и людей реальных, отсекая все «лишнее». Фантазия Кржижановского пошла, кажется, дальше Замятина. Не обязательно было читать роман «Мы» — действительность тех лет давала предостаточно материала, в котором воображение легко различало будущие кошмары. Тем более, они становились уже кошмарами настоящего. Об этом и писал Маяковский, рассматривая таковой порядок исполнением вековечных чаяний:

Этот вихрь, от мысли до курка, И постройку, и пожаров дым Прибирала партия к рукам, Направляла, строила в ряды.

(Поэма «Хорошо»)

Спрашивается: как можно построить в ряды дым пожара? Поэт не заметил явной нелепицы, которая с удивительной верностью передает абсурдность новой власти, намеренной контролировать все — от выпуска макарон до частоты пульса граждан. Заодно и дым пожаров: коль скоро собрались подчинить жизнь людей выдуманному одномупринципу, не считаясь с человеческим разнообразием, прибрать к рукам дым — второстепенная и легко выполнимая задача.

Так же прибраны к рукам, построены эксоны в утопии Кржижановского. Всякий, кто еще не подвергся иннервации и помышлял сохранить индивидуальность, должен был имитировать пластику эксонов. То же самое, но без имитации, а по убеждению, делает Маяковский в стихотворении «Ужасающая фамильярность» (1926), в одно время с повестью Кржижановского, напечатанной, однако, лишь в 1990 г.: «Я солдат в шеренге миллиардной».

Такие миллиардные шеренги мерещились в качестве государственного идеала правительству Эксонии — черной утопии Кржижановского. Когда в этой вымышленной стране население поднялось на защиту свободы воли, правительство, арестовав главного агитатора, включило его в систему экс. И он перешел на сторону врагов. «В душе Тумминс так же ненавидел и проклинал эксы, но мускулы его, оторванные от психики, проделывали четкую и пламенную агитацию, проводя кампанию по постройке новых этических машин» (с. 477–478).

Движение против эксов распалось, начались работы по созданию инита — иммунной прививки от виброфагов. Правда, единственными пользователями оказались высшие руководители страны. Виброфагами же стали начинять пищевые продукты на экспорт, и скоро почти все человечество настроилось на определенную мускульную частоту: произошла интернационализация однородности, коммунистический идеал исполнился. «Людям, избегнувшим включения в иннерватор, оставалось бежать — подальше от эфирных щупалец машины» (с. 483).