Шрифт:
Ручей стал шире. Катрин постояла, задрав голому. Луна казалась еще огромнее, ух как раздобрела средь звездного сияния. Ветер стих. Вода ручья выглядела густой и тяжелой, как ртуть. Девушка туже перетянула платком лоб. Особо назойливый комар зудел и норовил забиться в ухо. Катрин вздохнула, прогулка выходила на диво бессмысленной. Еще немного вдоль ручья и пора будет поворачивать к лагерю…
Темная тень, неслышно взмахивая крыльями, промелькнула над головой. Великовата для совы. Катрин брела по едва заметному намеку на тропку. Кто по таким тропам гуляет, девушка догадаться и не пыталась. Уж явно не копытные. Четких следов ни днем, ни тем более ночью разглядеть не удалось. Даже и не нагадил никто. Значит, уж точно не люди здесь прогуливаются…
Ручей растворился в маленьком озерце. Донеслись всплески. Катрин насторожилась и присела за куст. Озерцо впереди пересекала ровная невысокая запруда. По ней деловито сновали приземистые шустрые существа. Кажется, таскали что-то. Один толстячок запнулся, с плеском плюхнулся в воду, тут же выкарабкался обратно, принялся раздраженно отряхиваться.
«Бобры. Помнится, они должны быть жирные и на вкус недурные. Особенно хвосты. Вернуться сюда утром с луком? Или не терять время?». Катрин напрягала зрение, но ничего, кроме напряженной суеты, разглядеть не смогла.
— Это не бобры.
Хватаясь за нож, Катрин развернулась к тихому голосу за спиной. Глаза никак не могли поймать и удержать в фокусе фигуру, появившуюся из ниоткуда. Лес пьяно качнулся. Девушка упала на одно колено…
…Все вернулось на место. Земля опять была твердой, лес стоял относительно ровно, звезды замерли, как и положено, в небе над головой.
Катрин выпрямилась. В общем, не очень опозорилась: нож остался в ножнах, вопль тоже удалось удержать.
Перед ней стояла женщина.
— Извини, не хотела пугать, — особого раскаяния в голосе незнакомки не слышалось, исключительно вежливость.
— Ничего страшного. Уж очень я рассеянная. Как-то упустила ваше появление.
Женщина улыбнулась:
— Меня часто не замечают.
Катрин, наконец, справилась с внезапными причудами собственного зрения и теперь видела собеседницу отчетливо, насколько позволяла темнота. Ничего особенного. Средненький рост и возраст. Темное платье. Приятное лицо. Никакими остроконечными ушами, глазами-блюдцами (как, по-видимому, и хвостом) незнакомка не обладала. Кого-то она неуловимо напоминала: то ли французскую актрису, то ли учительницу географии из пятого класса. Учительницу Катрин помнила хорошо, тетенька отличалась абсолютно неестественным для педагога адекватным поведением.
— Как мне вас называть, леди?
Женщина недовольно качнула головой:
— Только не «леди». Я никем не владею. Да и какая разница, как меня называть?
— С моей стороны будет неучтиво не знать имени и титула хозяйки этих мест.
Женщина опять улыбнулась. Взгляд ее оставался прям и безмятежен. Давно на Катрин так не смотрели.
— Ты вежлива. Но в лесу не придают значения словам. Их трудно понять, ими так легко лгать. К тому же не все владеют речью.
— Увы, мне доступны только слова.
— Любому мыслящему доступно больше, чем он желает.
Заумных намеков Катрин не воспринимала с детства.
— Что-то мне нынче и самой смысл многих слов недоступен, — покаянно призналась шпионка.
— Похоже, запасы твоего смирения и вежливости не безграничны, — смех лесной женщины был тих. — Ценишь иные добродетели?
— Я бы сказала — «Каждому свое», [22] но эта мысль была написана над одними гадкими воротами, — пробормотала Катрин.
— А что еще пишут над воротами в ваших далеких землях?
22
«Jedem das Seine» — «Каждому свое» — надпись над воротами концлагеря Бухенвальд.
Они сидели на берегу ручья. Земля здесь была суха, комары куда-то исчезли. Луна неспешно катилась по темным зубцам над озером.
— Все будет плохо. Возможно, очень плохо, — мрачно повторила Катрин.
— Бывает ли все хорошо? — вздохнула лесная женщина.
Они беседовали долго. Иногда Катрин казалось, что в глубине глаз собеседницы плывет и мерцает живое серебро, совсем как в ручье, но не обманчивый ли это отсвет луны, девушка так и не узнала.
— Будущее легко узнать. Тебе сказать? — хозяйка леса смотрела на ручей.
— Нет, — Катрин передернула плечами. — Я, собственно, и сама в некотором роде прорицать норовлю.
— Ты говоришь об угрозе, но образ ее нам неясен. Говоришь о странных и нелепых, бесполезных, вещах. Так ли ты уверена, что их появление убьет наш мир?
— Я ни в чем не уверена. Не умею читать будущее как в книге. Могу просто сравнивать…
Катрин вновь рассказывала о болезнях и обманчивом благоденствии, о слабых людях, ненавидящих все вокруг, о корректной глупости, возведенной в главную добродетель, о войнах, где люди гибнут густо и бессмысленно…