– Унко навалить присел! – заржал Ковш.

– Урусай, симатта! – не вытерпел уже Гриб. – Ты не слушай его, Такиче, он после гнилой травы шизеет. К тому же синестетик по жизни, для него твой трёп – что ужимки клоуна в театре дзёрури.

– Не трёп, а истина!

– Ёси, валяй дальше.

– Ну вот, этот оборванец показывает на особо жёлтый грибок на стене и говорит: «Красота, ёппу!» И опять уставился на плесень, и не отскребает её. И подумал я тогда – сидит пожилой человек, слагает трёхстишие, а я пришёл грибы скоблить. Ну и ксо же я после этого! Постоял рядом, полюбовался на жёлтые разводы и стал другие грибки срезать… А старику пригрозил, чтобы он не вздумал про дыру в завале кому натрепаться, а то всю его красоту на дурь переведут.

Все замолкли, даже Ковш. На минутку наша компания стала островком просветлённой тишины в этом шумном бардаке. «Сатори!» – подумал я.

– Уйду я из этого бизнеса! – в сердцах заявил вдруг Такиче. – Достало уже плесень собирать. Или в Россию буду ездить, на Сахалин, мне наш босс предлагает служебный рост. Там «морнин глори» растёт, из Штатов завезли и плантации высадили. Вот он и хочет сюда поставки наладить. Это вьюнок какой-то, у него в семенах психоделик есть. Никакой тебе лаборатории не надо – бери готовое!

– И что? – заинтересовался Гриб.

– Зажевал пяток семян, и торчишь, как от нормальной дозы элсэдэшки.

Тут у Гриба что-то громко пискнуло, он не успел восхититься и уставился на экран смарта. А Херми уже совсем поплыла и вовсю шарилась у меня под курткой, так что я против воли взопрел и скинул суйкан. От этого девушка ещё круче завелась и полезла уже мне в штаны. Я сунул ей в зубы стакан сакэ с ледышкой и обнял покрепче – спеленал рукой, чтобы не суетилась.

– Что за гаракута у тебя? – недовольный тем, что вклинились в интересную тему, спросил у Гриба Такиче. – Сэмэска от предков пришла?

– Синдзимаэ! Это я он-кью настроил, чтобы по часам дурь принимать – не раньше и не позже, понял? У папаши программу спёр, он по ней лекарства хавает. Вот, глядите. – Он показал нам надпись на экране: «Обдолбись апоморфином, хрен, пока не заломало».

– Нашёл чем закидываться, – хмыкнул Такиче.

– Это же просто напоминание. А вдруг оядзи на глаза попадётся? Про апоморфин он и не спросит, а за дитран какой-нибудь может по башке настучать.

– Ну? – очнулся Ковш. Новой сигареты с травой ему никто не предлагал, вот он постепенно и очухался. А Херми тем временем, не сумев вырваться из захвата, дотянулась мне до уха зубами и стала его грызть. Хорошо ещё, что не больно. – Доставай, симатта.

– Дзаккэнаё, брат, – хмуро ответил Гриб. – Скоро едем уже, хватит дурь лопать. И кончай сакэ хлестать, эбселена на тебя не напасёшься. Сейчас Сэйдзи придёт, а ты уже кривой.

– А где он? – встрепенулся Чипаня. – Долго чего-то нет.

– Не забудет…

– Слушай, а тебя за такие письма сэмэс-полиция не достаёт? – спросил Такиче. – Они же отлавливают подозрительные сообщения.

– Симатта, это же внутренний трафик смарта. Въезжаешь?

– Извини, сроду своего смарта не было. Это для городских игрушки…

Тут в музыке случилась пауза, и сквозь толпу к нам в уголок пробилась Флора. Она упала на спину Гриба и расслабилась, и ему пришлось усадить её на себя. Флора была вся красная и потная, и тяжело дышала, но глаза у неё были счастливые. Правда, когда она увидела Херми у меня на коленках, они ещё больше сузились.

– У, запарилась! Думала, помру сейчас. Отпускать не хотел, тикусёмо!

– Говорил тебе, не жри экстази. – Гриб пригладил девушке волосы и потрогал ей лоб ладонью. Потом покачал головой и крикнул бармену: – Эй, хозяин, гони кусок льда! – Ему пришлось отдать дырявую пяти-иеновую монетку, зато Флора перестала пыхтеть и успокоилась. – И ты не лопай перед танцульками, понял? – приказал он мне. – Наслушались Аоки, симатта! Экстази когда в кровь попадает, он мозговые клетки начинает долбить, которые серотонин производят. Кровь этой гаракутой насыщается, и тело перегревается… Видишь, что бывает? – кивнул он на Флору. – Кровь свернётся, и конец журавлику.

– Не зуди, Гриб, я и так знаю. – Флора прижала пальчик к губам товарища.

– Тайша-то где?

– Её какой-то дэбусэн пасёт. А как начнёт в штаны лезть, она ему про свой вич на ушко шепнёт, сама сказала.

Все засмеялись.

– А вообще-то верно Гриб говорит, – встрял Такиче. – Чем экстази греться, лучше псилоцибин хавать. Вот у меня…

– Мне сёсуй надо, – сказал я. Херми мне мочевой пузырь отдавила.

– Пойдём, я тебя провожу, – оживилась она и вскочила.

Она потянула меня за собой сквозь толпу, в дальний угол подвала. На сцене упражнялась на плохих инструментах дзоку, особенно тайку старался, лупил по своим барабанам. В паре метров от сцены видно было тёмное ответвление, едва задёрнутое плёнкой. Оттуда пованивало. А там разные стороны вело две расхлябанных двери – возле одной кучковались девчонки и курили, а рядом со второй никого не было.

– В мужской пойду, а то в бабский не протолкаться, – сообщила мне девушка и прошмыгнула передо мной. – И за пацана принять могут, со мной бывало… Пьяные же все. Как давай визжать, яриманы.

Я вошёл следом. Навстречу нам попался Минору, он увидел Херми и хотел что-то сказать, даже рот открыл. Но потом посмотрел на толпу возле женского тойрэ и смолчал. И ещё Херми грозно так на него зыркнула.

Духан тут стоял крепкий, но терпимый, потому что кондишен вовсю работал, воздух освежал. И грязи почти не было, только возле урны валялись пустые коробки из-под разных таблеток, не говоря уж о крошечных окурках. И стены были целиком расписаны всякими грубыми словами и любовными признаниями.