– Ну и ну! – Мирон озадаченно хмыкнул. – А мне ничего не рассказывала.

– Видать, не до сказок было! – хихикнул Никишка и осекся.

Громкие крики, вопли со стороны лагеря Эпчея всколыхнули воздух. Мирон и Никишка вскочили на ноги. С ближних деревьев с карканьем поднялись вороны, метнулась стайка воробьев. Залаяли собаки, заржали лошади. Забегали по аулу пешие воины, промчались десятка два вооруженных дружинников.

– Нешто Равдан на подходе? – прошептал Никишка. – Что-то раненько?

– Пойдем! – сказал Мирон. – Посмотрим! Больно они суетятся!

Они направились к стану Эпчея. И уже на подходе поняли: случилось что-то из ряда вон выходящее! Воины окружили плотной стеной шатер бега, но вдруг расступились, не переставая галдеть и потрясать пиками. У многих в руках блестели сабли. И Мирон почувствовал, как пересохло во рту от потрясения. Из шатра показался Хоболай. Он вынес на руках Эпчея и положил того на траву. Из груди бега торчала стрела!

– Убили! – охнул рядом Никишка. – Кто ж осмелился на такое?

Мирон, не чуя под собой ног, бросился к шатру. Эпчей лежал на траве. Под ним скопилась изрядная лужа крови. Стреляли явно сверху и сбоку, метили в глаз, но помешала шапка из толстого войлока с серебряными вставками. Видно, Эпчей спал в ней, потому что стрела прошла по касательной, пробила нижнюю челюсть и вошла в грудь перста этак на три – по самый наконечник. Но самое главное – стрела была один в один с той, которая ранила Силкера, – черной, с желтым оперением.

«Боже святый!» – Мирон перекрестился и попытался протиснуться ближе к раненому. А то, что Эпчей ранен, а не убит, он успел заметить прежде, чем Хоболай склонился к отцу. Эпчей открыл глаза и что-то промычал. Похоже, стрела повредила не только челюсть, но и язык.

– Живой, слава те Господи! – Никишка придержал Мирона за подол шубейки. – Не лезьте туда! Кыргызы ноне злые. Еще зарежут под горячую руку.

– Постой! – отмахнулся Мирон. – Видишь стрелу? Точно такая Силкера ранила! А может, и не ранила, а при нем была?

– Вот те крест, при нем! – обрадовался Никишка. – Сам видел, еще в остроге. Он под рубахой три таких стрелки прятал. Небось заговоренные… У кыргызов это принято. А в саадаке у него другие были. Истинно другие! Ничем не приметные!

– Выходит, надул он меня? Не было раны?

Никишка развел руками.

– Значитца, надул!

– Надо Айдыне сказать! Немедленно! – нахмурился Мирон. – Не знаю, чьи это стрелы, но если, говоришь, видел их у Силкера… Неужто лазутчик? В нем же душа на соплях держится! И чей? Равдана?

Он говорил, а сам не сводил взгляда с Хоболая. Тот опустился на траву рядом с отцом, примерился и дернул стрелу из раны. Она вышла легко, но Эпчей вздрогнул всем телом и вытянулся. Кажется, потерял сознание. А из раны на груди толчками полилась кровь. На шелковую рубаху, на бурую траву…

Толпившиеся вокруг воины притихли. Хоболай что-то отрывисто крикнул. К нему бросился старик в кожаной рубахе, обшитой разноцветными лентами. На голове – рогатая шапка, в руках – деревянная чаша, то ли с водой, то ли с отваром. Он склонился над Эпчеем и вылил содержимое чаши на рану. Кровь запузырила и течь перестала. А старик снял висевший на спине бубен, трижды ударил в него колотушкой, а затем схватил окровавленную стрелу и вместе с бубном поднял ее к небу.

Он что-то кричал, потрясал стрелою и бубном, а толпа глухо ему вторила. Но на этот раз не воинственно, а словно покорно молила о чем-то.

– Шаман, вишь, просит, чтоб духи ихние знак подали, указку, значитца, на того, кто бега жизни лишить хотел, – пояснил Никишка.

– Я и без того понял, – буркнул Мирон, не сводя взгляда с шамана.

Тот, упав на землю, корчился, выгибался, бил ногами, потом ударил стрелой себя в грудь и затих. Эпчей лежал рядом неподвижно. Но, в отличие от бега, шаман тут же поднялся на колени и вновь принялся стучать в бубен и гнусаво завывать.

– Небось не дозвался духов своих! – язвительно усмехнулся Никишка. – Теперя на…

И, охнув, прервался на полуслове, а затем сообщил упавшим голосом:

– Вон, Тайнашка скачет, и Айдынка с ним! Ну, щас начнется. Сматываться надо, Мирон Федорыч!

– Погоди! Нужно Айдыне непременно про стрелу сказать!

– Далась вам эта стрела! – проворчал Никишка.

Всадники промчались мимо. Никишка и Мирон едва успели отскочить в сторону. Айдына и Тайнах спешились и, бросив поводья, устремились к Эпчею. Присели рядом на корточках. И Хоболай взволнованно и быстро заговорил, то и дело показывая на шатер. Шаман, подхватив бубен, затерялся среди воинов, которые вновь сгрудились в кучу, загородив обзор. Последнее, что разглядели Мирон и Никишка, как Айдына подняла стрелу, осмотрела ее и передала Тайнаху.