Наконец настало время уходить. И тут — Норман и рта раскрыть не успел — Джои объявила, что вызвала такси, а по дороге они подбросят Салли в гостиницу.

Винкельманы поднялись в спальню.

— Я рада за Нормана, — сказала Белла. — Сдается мне, она милая девчушка.

— Хочется надеяться, что Норму наконец повезет. Он такой одинокий, просто больно на него смотреть.

Чарли был до того взбудоражен, что не мог заснуть.

— Они прямо как детишки, — сказал он Джои.

— Норману это ничего хорошего не сулит.

— Почему же?

— Слишком молода она для него.

— Что до меня, — сказал Чарли, — я люблю их совсем молоденьких, моложе пятнадцати. Шестнадцать — мой предел. М-м-м.

Назавтра, в половине десятого, Норман снова явился к Салли в гостиницу. На этот раз она его ждала. Они жадно поцеловались, и после завтрака Норман помог ей перевезти вещи к Карпу. В ее комнате имелось что-то вроде кухоньки, имелась даже отводная телефонная трубка на столике, а вот газовый обогреватель, похоже, работал плохо. Кухонька помещалась за дверками, в неком подобии шкафа. Стены, первоначально ярко-желтые, со временем потемнели, приобрели грязно-коричневый оттенок. Там, где у последнего жильца висели картины, со стен сердито пялились ярко-желтые квадраты. На каминной полке валялся забытый томик «Балета» Арнольда Хаскелла [54] пингвиновского издания. В таких комнатах, представлялось Норману, пару раз в год устраивают вечеринки вскладчину. Тепловатый пунш из липких стаканов. Порозовевший ломтик лимона, накрепко приклеившийся ко дну стакана. И почти наверняка бородач с гитарой.

Салли была на седьмом небе. Она возбужденно рассказывала Норману, как преобразит комнату, чтобы она стала «поуютнее». Какая же между ними пропасть в возрасте, мельком подумал Норман. Для нее снять комнату — это приключение. А ему такого рода комнаты помнятся, как место, где ты одинок. Страшно одинок.

Карп сказал Норману, что его комната будет готова лишь к понедельнику, после чего Норман отправился обедать с Чарли.

— Поверить не могу, что ты нашел время для меня, — сказал Чарли.

— Ты это о чем?

— Ну, — сказал Чарли. — Ну-ну.

Норман глупо ухмыльнулся.

— Тебе нравится Салли? — спросил он.

— Ты что, подбиваешь меня приударить за ней на пару с тобой? — засмеялся Чарли. — Она же без ума от тебя.

— Хотелось бы и мне так думать.

— Ты что, шутишь?

— Нет.

— Да она глаз с тебя не сводит. Вы прямо как новобрачные. Вот уж не ожидал — такая ледышка, как ты. Вы вгоняете меня в краску. Совсем стыд потеряли.

Норман сконфуженно засмеялся и поспешил переменить тему. Чарли нервничал. Он жаловался Норману, что Винкельман канителит. Аванс за сценарий Винкельман еще не выплатил. Так что после обеда Норман позвонил Винкельману, попросил заплатить Чарли какие-то деньги и обещал приступить к работе над сценарием в понедельник.

— Славную девочку ты завел, — сказал Винкельман.

Норман и Салли стали неразлучны. В среду Норман одолжил машину Боба Ландиса и повез Салли в Кембридж. Они взяли напрокат каноэ, устроили пикник на берегу Кема, а за полночь на обратном пути в Лондон Салли спала, положив голову ему на плечо. На следующий день они съездили в Хэмптон-Корт [55] . И вплоть до субботы — на этот вечер Норман позвал Салли к себе домой на ужин — они ухитрялись избегать Винкельманов и Лоусонов. В это короткое бурное время, хотя все считали их любовниками, между ними не было близости. Норман, потерпев неудачу в первый вечер, не предпринимал никаких попыток. Его не отпускал страх, что Салли его оттолкнет. Страх страхом, мечтать он ему тем не менее не мешал. Они с Салли женаты, у них трое детей, они немыслимо счастливы. Они не вешают на стены эстампы импрессионистов. Салли, как и ему, нравится заниматься любовью поутру. Правда, после появления детей это удается редко. Каждое утро их будят дети, они прыгают на их никак не модерновой двуспальной кровати отнюдь не шведского производства.

В субботу, после ужина с Чарли и Джои, Салли, хоть и было довольно поздно, позвала его подняться к ней в номер — выпить.

Салли устроилась на полу — ноги подобрала под широкую зеленую юбку, верхние пуговицы на блузке расстегнула, так что открылась ложбинка между грудей. Норман рассказал, как воевал с отцом в Испании, Салли рассказала о своих родителях. Разговор не клеился. В Нормане напрочь, что было даже несколько досадно, отсутствовала тривиальность, и оттого Салли опасалась выставить себя дурочкой. Она то и дело вставала — закрутить капающий кран, задернуть шторы, вернуть книгу на полку: казалось, ей не сидится на месте.

— Что ж, — сказала она. — Вот так-то.

— Вот так-то. — Норман откашлялся. — Боб говорит, мы можем и завтра взять его машину. Можем поехать в Брайтон.

Салли видела, что Норман гордится своими друзьми. Они, и правда не раздумывая, ссужали друг друга деньгами, машинами и даже — в случае Нормана — квартирой. Разве это не похвально, если люди, которым по роду занятий положено конкурировать, завидовать успехам друг друга, при всем при том, когда им перепадает работа, щедро ею делятся. И вместе с тем Салли поражало, что эти «просвещенные» левые ведут себя точно так же, как презираемые ими члены куда менее интеллектуальных содружеств. Их преданность и щедрость, как и у ротарианцев [56] , распространялись исключительно на своих, и оттого они не казались такими уж благородными. Ты не обязан был нацеплять значок с твоим именем, тебя не спрашивали, где твоя «малая родина», но от тебя требовалось вносить «конкретный» вклад, придерживаться «прогрессивных» взглядов и считать своих врагов «реакционерами». Место «Ручья у старой мельницы» занимал «Джо Хилл» [57] , и, хотя речь шла о материях, куда более высоких, их отличала та же зашоренность, та же нетерпимость. Салли казалось, что Норман и его друзья были вовсе не нонконформистами, как полагали сами, а конформистами, лишь другого толка.

— Хорошо, — сказала она, — решайте вы.

На этот раз, когда она встала налить ему виски, Норман обвил ее талию, и она не отстранилась, не укорила его взглядом. А придвинулась к нему.

— Пожалуйста, — сказала она. — Быстрее. Я так хочу.

Он положил руку ей на грудь. Салли закрыла глаза, что-то пробормотала, прильнула к нему. Они сели на кровать, он стал расстегивать ее блузку. Салли сорвалась с кровати, комбинашка черной волной скользнула к ее ногам, и вот уже она — голая — стояла перед ним.