Глаза выдающего лезут на лоб.

— Хорошо придумал. Рад, что я в тебе не ошибся, — похвала неожиданно согревает и, улыбаясь во весь рот, поворачиваюсь к своим будущим боевым товарищам. В ответ расцветают настороженные улыбки, и меня вдруг пронизывает удивительное чувство — общности и единения с совершенно незнакомыми, но уже близкими людьми.

«Ну что, ребята, давайте знакомится…»

— Гексоген бодяжишь? Люменявого порошку положить не забыл? — проскрипел над ухом потусторонний «злодейский» голос.

Рука, до того болтавшая палкой в горловине закопанной в землю бочки, слегка потянула ее вверх, как бы раздумывая — не вытянуть ли шутника вдоль хребта, но потом вернулась к равномерному помешиванию. В место радикальных действий пацан, на вид лет одиннадцати, шмыгнул веснушчатым, многократно обожжённым на солнце и облезлым носом и буркнул недовольно, старательно копируя «взрослые» интонации:

— Дурак ты, Федька, и шутки у тебя дурацкие…

В ответ второй мальчишка тряхнул огненными кудрями и, почесав в затылке, звонким голосом извинился:

— Да нее… Я серьезно! — И потрусил за ручки прозрачный хозяйственный кулек, в котором переливалась под солнцем серебристая пыль.

— Ну так бы и сказал… Это дело! — буркнул курносый и через секунду в горловину бочки струей потекло живое серебро.

— А че ты так рано прибежал, неужели закончили? — решил сменить гнев на милость облезлый.

— Ага, — кивнул Федор, — коробки с рубленой арматурой мы линзой выложили, пустыми коробками их со сторон борта обложили. А мешки с торфом взрослые таскают — «тяжелые они для вас» говорят. Да и погнали. А я сюда пошел — посмотреть, чегой-то вы, Петр Васильевич, тут все возитесь? — Рыжий опять, тряхнув кудрями, отвесил шутовской поклон, видимо не мог он долго обходится без своих хохмочек.

Упомянутый Петька его шутейство проигнорировал, а просто вскинул руку козырьком к облупленному носу. От «их» поворота дорога среди зарослей кустарника просматривалась метров на сто пятьдесят — двести, и была отмечена несколькими приткнувшимися по обочинам «брошенными» автомобилями. Колонна беженцев свернула в зеленку раньше, а конец проложенного ложного следа сейчас мальчишки и наблюдали.

Вероятная погоня должна была пойти по этим следам сюда, за поворот, и немного не дойти до осевшего на пробитые скаты трехосного грузовика, возле которого сейчас суетились человеческие фигурки, укладывая в кузов мешки с «удобрением». Собственно, это и на самом деле было удобрением, таже смесь аммиачной селитры и самого обычного торфа. Вопрос только в пропорциях.

От этой мысли Петьку невольно передернуло:

— И не страшно, больше десяти тон ведь…

— Ага, — довольно хмыкнул Федька, — и полторы тонны рубленной двадцать второй арматуры, чуть пупы не развязались пока укладывали. Зато даже танку мало не покажется — один дуршляг из него будет!

И тут, видимо, до него дошла суть опасения собеседника, но куражиться он не стал, а вместо этого задорно тряхнул головой:

— Да не! Этот ди-мамонт… дианамот… дихло… тфу, ты! Вот уж названьице! Но главное, что он не то, что сам, или там от огня, или удара не взрывается, в него можно спокойно из ружья стрелять! И даже из пушки, во! — но тут, поймав скептический взгляд, поспешил поправиться: — тока не слишком большим калибром. Его специально такой взяли — вдруг этим…

Тут Федор втянул голову в плечи, будто почувствовав приближение подзатыльника и воровато оглянулся, по близости никого из взрослых, готовых «наградить» за неположенное по возрасту словцо не наблюдалось. Но он все равно проглотил ругательство и продолжил на тон ниже:

— Чтобы если они заподозрят засаду и решат ее обстрелять, раньше времени не рвануло. А ин-и-ци-ру-щий заряд — он внизу и за наклонной броневой пластиной стоит — фиг они в него попадут!

И тут Рыжик явно вспомнил начало разговора:

— Ты мне зубы-то не заговаривай! Отвечай прямо — чего стока валандаетесь? Али гостей ждете?

— Да понимаешь какое дело… — теперь настала очередь Петра виновато чесать в затылке свободной от палки рукой, — мыло нам дали вместо порошка. Хрен его знает что там напутали… — конопатый тоже прикусил язык, но вокруг по-прежнему не было никого, и сорвавшееся словцо осталось безнаказанным.

— Э, ты погоди… — задумчиво потянул Федор, — ведь и мыло можно!

— Можно-то — можно, — чуть не плача заявил Петр, — да оно же кусками! Его же тереть надо!! Язви его душу!!

И безнадежно махнул в сторону, где парочка пацанов года на два-три постарше, шипя сквозь зубы, пытались натереть мыло на громадной терке.

— Оп-па, а я то думал — че это они далают? А вона оно как.

— Ага, — уныло ответил конопатый, — на одну бочку с грехом пополам натерли, а с остальным — хоть плачь. Помог бы, а? — в глазах Петра проскочила робкая надежда на спасение от позора. Все же просить о помощи сверстника — это легче, чем признаваться взрослому, что умудрился завалить порученное тебе настоящее дело.